Мысли неслись скоростным поездом одна за другой, порой открывая двери, предлагая сесть в вагон, но он хлестал из горла, чтобы не садиться ни в один из них. Еще день назад он думал, что никогда не вернется на эту дорожку. К чему, если тебя любит самая потрясающая девушка на планете? Еще глоток. В этот вагон он не сядет.

Что удручало его сильнее? Что та, в кого он так безрассудно влюбился, убила его лучшего друга? Или что его бывший лучший друг хладнокровно убивал людей? Или то, что он делал это, потому что Майкл не остановил его? Или то, что он делал это вместе с ним? Ночь бала до сих пор зияла в нем черной дырой, и как он ни рылся в памяти, ничего не находил, зато помнил утро после: дерганое и судорожное, в висках звенело, белоснежная рубашка, которую накануне Дорис выгладила с особым старанием, испачкана кровью. Он отчаянно тер ткань, саднящие костяшки пальцев онемели, но пятна не отмылись, и он сжег ее в то же утро на заднем дворе, пока дом спал. Но сколько бы времени ни прошло, привкус этого мерзкого, тревожного кошмара все сильнее въедался в язык, хоть вырывай, – он сделал что-то ужасное той ночью.

Майкл пропустил еще один приличный глоток, и по телу снова разлилось успокаивающее тепло, заглушающее тревожные мысли, словно у него появлялся доступ к кнопке, убавляющей звук.

– Неплохо же ты надрался, – отметил Фред.

Выглядел он так же, как и в тот день, прямой и опасный, в идеально сидящем костюме. Глаза блестели во мраке, как свежие маслины.

– Тебя не может здесь быть. Ты мертв.

Обычно пьяные не слышат, что пьяны, но он слышал, как его собственный голос превратился в голос отъявленного пьянчуги.

– Как это? Ты же говоришь со мной.

– Я хочу побыть один. – Никогда прежде он не чувствовал такой острой тяги быть в одиночестве и в то же время не быть. – Ненавижу себя…

– Я тоже ненавижу тебя.

– Нет, не говори так, иначе будет еще обиднее – осознавать, что ты обскакал меня на этом поприще даже после своей смерти. Оставь меня.

– Ты же любишь мою компанию.

– Убирайся из моей головы! – крикнул он и попытался закрыть уши руками, но те были заняты бутылками «Чивас Ригал».

– Тебе правда лучше уйти, – послышался голос Эда справа. Он был таким же, как в тот день, – восемнадцатилетний юноша с большими надеждами, который хотел покинуть Англию и поступить в университет Лиги Плюща, чтобы стать врачом. Он стал бы великолепным врачом. У Майкла сжалось сердце, когда он осознал, что повзрослел, а Эдмунд все так же заточен в тело его ровесника.

– Нам вовсе незачем спорить и уж тем более враждовать. Можем повеселиться втроем. – Фред подмигнул Эду.