– Майкл, прошу, вернись домой.

– Она даже не пришла к тебе в клинику.

– А как же Грейс?

– Она убила меня.

– Замолчите!

– Не думай, Майкл. Тебе не нужно думать. Мы оба знаем, что я всегда делал это за тебя.

– Майкл, не надо!

– Ты нужен мне. Ты должен быть на моей стороне…

– На той стороне ничего нет. Никакого облегчения. Ничего не будет.

– …я нужен тебе, мы оба это знаем. Но ты трус и не признаешь этого.

– Тебе нужна Грейс.

– Не Грейс, а тот, кого она напоминает тебе.

– Ты не знаешь, как смириться с тем, что она сделала, или как возненавидеть ее снова. Но ты любишь ее.

– К черту! Не мирись с этим. Она не заслуживает прощения.

– Майкл…

– Майкл…

– Да заткнитесь вы! – Он запустил одну из бутылок в стену, и та вдребезги разбилась, кровоточа тонкими струйками, в темноте улицы.

Майкл опустошил вторую и тоже разбил. Потная, быстрая, дерганая стадия опьянения сменилась следующей – той, в которой все плывет и кружится. Он проблевался в темноте подворотни, закашлялся, едва не распрощавшись с легкими, а потом добрел до «Врат ада», назвал пароль и пересек порог. Музыка била по ушам, все внутренности снова едва не покинули тело, как плотный завтрак. Его сознание трещало по швам. Вокруг мельтешили цвета, тени, запахи, звуки, но все проходило как бы сквозь него – он несся в своем поезде в одиночестве.

Обессилевшее тело долго продиралось через душное месиво танцующих, но Майкл все-таки вышел к столикам, где на кожаном диване в углу зала, как обычно, сидела Шелли, глядя на это безобразие в презрительном отчуждении. Она выдохнула струйку дыма и окатила Майкла таким холодным взглядом, что, будь он трезв, не осмелился бы с ней заговорить, но сзади кто-то толкнул его, и он повалился рядом на диван.

– Какого хера ты тут забыл?