Николка стал мычать и барахтаться, но Кошка, подняв его с земли, дал ему коленом в зад и швырнул в повозку. Для большей верности Кошка еще приторочил своего пленника веревкой к грядкам повозки и набросил на него мешок. Уложив в повозку Николкин карабин, Кошка снял с мула торбу.
— И-a, и-a, и-а! — закричал снова мул, недовольный тем, что у него отобрали торбу и вдобавок еще суют в рот удила.
— Поговори у меня! — сказал Кошка и щелкнул языком: — Но-о!
Тележка покатилась, подпрыгивая на буграх.
XXXVII Широкая масленица
XXXVII
С некоторых пор, еще до того, как ребята отправились в Балаклаву, Кошка во время своих ночных вылазок стал замечать в неприятельском стане, вправо от английских батарей, пестро одетую бабищу, раскатывавшую в цветастой с колокольчиками, с бубенчиками повозке от костра к костру. Волосы у бабы были черны, как вороново крыло. И широка ж она была!.. Кошка как увидел ее из своего укрытия, так чуть не крикнул ей: «Эй, ты… широкая масленица!»
С тех пор Кошка так и называл ее Масленицей.
На Масленице были башмаки с белыми гетрами, красные шаровары, короткая синяя юбка и голубая гусарская куртка, вся расшитая желтыми шелковыми шнурками. Кинжал довольно значительных размеров был прицеплен у Масленицы к поясу, а круглая шляпа со страусовым пером и трехцветной французской кокардой очень ловко сидела у нее на голове.
Чем ближе к неприятельскому бивуаку доводилось подползать Кошке, тем пуще дивился он ухваткам Масленицы и тому, что она проделывала при каждой остановке. Как только эта вооруженная кинжалом баба круто натягивала вожжи и кричала «гг-гг!»[61] своему мулу, десяток глоток приветствовал ее радостным криком, десяток фляжек протягивался к ее повозке, десяток рук хлопал ее по могучим плечам. А Масленица, тараторя, как сорока, цедила что-то такое в каждую фляжку из раскрашенного в три колера бочонка, получала деньги, отсчитывала сдачу и, отпустив на прощанье какую-нибудь шутку, дергала вожжи и, причмокивая, катила к следующему костру.
Однажды Кошка подкрался к Масленице на расстояние, не превышавшее тридцати шагов. Он не только услышал, как звенят металлические фляжки, наполняемые из трехцветного бочонка, но уловил даже… уловил запах спиртного. Тогда Кошке стало все ясно.
С этой ночи Кошка как-то загрустил. Когда он рассказывал у себя на бастионе о бабе, широкой, как масленица, в шароварах и с бочонком, над ним просто смеялись.
— Ври, Кошка! — кричали матросы. — Хоть пост, хоть масленица, лей-заливай!
Другие, встречаясь с ним, кричали ему еще издали: