— Да, Павел Степанович, — продолжал Грядков: — спросить вас, так вы извиняйте.

— Ну! — кивнул головой Нахимов.

— Говорят, будто отдает главнокомандующий неприятелю Севастополь.

Нахимов нахмурился.

— Отстоим Севастополь, — сказал он резко, — или умрем с честью!

— А зачем же, — не унимался Грядков, — саперы мост через Большую бухту наводят? Земляк у меня там в саперах, херсонские мы. Говорил он, отступление замышляют, по мосту чтобы.

— Зачем мост? Подлость это! — отрезал Нахимов и поскакал к башне.

Башня Малахова кургана стояла без верха, срезанного ядрами еще в первую бомбардировку. Здесь, у башни, Нахимов слез с лошади и пошел по батарее.

А штуцерные пули еще громче чирикали, и одна из них ударила около Нахимова в мешок с землей.

— Они целят довольно хорошо, — сказал Павел Степанович и, став у самой амбразуры, принялся раздвигать и наводить свою подзорную трубу.

— Павел Степанович, — обратился к нему тот же Грядков, — местечко здесь, как бы сказать, лихое. Может, спаси-помилуй, и зацепить.

— Это дело случая-с, — сказал Нахимов. — Не всякая пуля в лоб.

Он хотел было уже отойти от амбразуры, как услышал пушечный выстрел рядом и возглас сигнальщика:

— Ловко, Данилыч! Ишь как зацепила! Троих сразу так и подняло!

— Зацепила-таки? — улыбнулся Нахимов и опять глянул в амбразуру. — А!!

Что-то чиркнуло, ударило, залило лицо горячим и липким, накатилось грохочущим туманом… В одно мгновение все скрылось из глаз и провалилось без следа. Штуцерная пуля ударила в левый висок, и Нахимов упал. Он сразу потерял сознание, и оно так и не возвращалось к нему. Он умер, не сказав ни слова, 30 июня 1855 года.

В этот день в домике на Екатерининской, где1 жил Нахимов, в небольшой комнате стоял гроб, обитый золотой парчой.

В гробу лежал Нахимов. Три адмиральских флага были укреплены у почившего в головах, и тело его было прикрыто тоже флагом. Это был кормовой флаг с адмиральского корабля «Императрица Мария», простреленный турецкими ядрами в победоносном Синопском бою.

Группами и в одиночку подходили к домику Нахимова солдаты и матросы с бастионов, урвавшие минутку, чтобы проститься навеки с любимым адмиралом. Защитники Севастополя были покрыты засохшей грязью, запекшейся кровью и въевшейся в тело копотью. Они смотрели на вытянувшегося в гробу адмирала и словно ждали, что вот он встрепенется, глянет, прищурив глаз, и адъютант подаст ему подзорную трубу. Но Павел Степанович лежал неподвижно, и глаза у него были закрыты.

А за окном были полдень и неумолчный грохот, известковая пыль и клочковатый дым. Солнце, похожее на воспаленное око, широко разверстое, стояло в зените над развалинами города.