Сегодня он пьет за придворным столом; завтра со мной декламирует: О Italia mia!

Часть третья

В этой толкотне я очутился внезапно подле одной чахоточной, беззубой лярвы[423], подкрашенной под молодого человека…

Родился он anno domini[424]… эти гг. рождаются каждый год. Унаследовал накраденное богатство и отправился за море…

Вернулся хамелеоном, блистая самыми яркими цветами заграничного образования, да жаль только – без гроша.

Теперь он бродит аристократической тенью за татарскими крезами, удостаивающими нашу Италию своим посещением, и отличается собачьим аппетитом.

Хочет с чужой тарелки слизать проценты своего съеденного имения… Кривляясь, он сказал мне на своем полуфранцузском наречии:

Нынче всё вздор выдумывают! Надо ждать и пока развлекаться с форестьерами, которые очень хорошо платят. Нужно уметь доить их как коров.

Затем всё вздор, который надо выбросить из головы. Что такое Италия? – Гостиница. Трактирщику нет дела до сравнений – он мерит нравственность человека уплаченными счетами.

Слава, доверие, честность, всё это его эластические шутки, как резинка… Рассказывают о народе, о гениальности, об искусстве, истории… всё это умерло, вечная память им.

Меня всё это очень мало интересует в сравнении с дюжиной хороших устриц. Надо знать современное направление всего света:

Ум и смелость – вот и все. Остальное классический педантизм.

– У меня есть несчастная страсть проповедовать[425] и я вовсе не нежно возразил ему:

Правда, Италия какая-то помойная яма целого света. За исключением немногих честных, на наш полуостров с Альпов и с моря ежегодно является бог знает какая сволочь: анонимные бандиты, отставные кухарки и spodestati[426], которые сумеют найти себе по плечу туземную грязь.

А мы благоговеем перед этой эротической ордой воздушных графов и двусмысленных дам и готовы любому варвару с именем на off или iff продать душу за кусок ростбифа.