Конечно, 14 миллионов коммунистов нельзя подогнать под один шаблон. Невозможно сравнивать позицию шестидесятилетнего человека, смолоду вступившего в партию, выросшего при Сталине, пережившего романтику первых лет борьбы за коммунистические идеалы и как-то сумевшего выжить во время террора 30-х годов, с позицией молодого члена партии, человека не старше 30, который никогда непосредственно на себе не ощущал, что такое сталинизм, и который родился при уже сложившейся системе. У коммунистов средних лет, вступивших в сознательный возраст во времена, когда Хрущев ниспровергал Сталина, — свой особый подход, более трезвый и критический, чем у старшего или у младшего поколения. У меня создалось также впечатление, что чем дальше отъезжаешь от больших городов с их интенсивной политической жизнью, таких, как Москва и Ленинград, тем больше шансов встретить простых людей с меньшими идеологическими претензиями, но, возможно, с более искренними идеалами. Партийные аппаратчики со своими особыми привилегиями и политическим прагматизмом руководителей-бюрократов совсем не похожи на рядовых рабочих и крестьян, которых вербуют в партию. Припоминаю, как однажды после полудня я пил пиво в поезде с загорелым строителем, членом партии, родом с Украины. Для него партийный билет стал путевкой на строительство Асуанской плотины в Египте, где он за три года заработал кучу денег в сертификатных рублях и право тратить их в специальных магазинах. Вернувшись в Россию, он накупил себе всякого добра, включая черную «Волгу», точно как у начальства. Так, принадлежность к партии стала для этого человека источником материальных благ. В другой раз в Узбекистане я побывал в гостях у знатного тракториста, Героя Социалистического Труда. Он тоже был членом партии. Мало того, он действительно производил впечатление прямолинейного человека, эдакого сильного простого труженика полей, полного веры в значимость достигнутого им и его товарищами — свершившегося на его глазах превращения полупустынной Голодной степи в хлопковые поля. За свой труд он был удостоен наград и почестей, ему с семьей предоставили скромный, но удобный дом. Он и не мечтал о такой жизни, когда переселялся в эти богом забытые среднеазиатские степи. Он больше верил результатам, чем лозунгам, и не выказывал охоты сравнивать свою жизнь с какой-либо другой.

«Большинство людей, партийные они или нет, об идеологии не думает, а просто принимает вещи такими, как они есть», — заметил один московский юрист. Это мнение высказывали многие, в том числе и Геннадий, совхозный бухгалтер, который давно разуверился во всех лозунгах, но не считал себя типичным примером, так как был интеллигентом. Он знал по опыту, что сельские народные массы достаточно хорошо разбираются, что к чему, чтобы не относиться всерьез к заявлениям в печати о советских достижениях. «Но они все же верят в систему, — сказал Геннадий, — Они не знают ничего другого и довольствуются тем, что есть».