Для человека Запада в этом искусстве нет ничего крамольного с политической точки зрения (за одним исключением), но советские догматики способны находить непокорство во всем, что выходит за рамки ортодоксального. А упомянутым исключением, причем разительным, является пророческое, в духе Кафки, полотно Климента Ритко «Восстание», написанное им в год смерти Ленина — 1924. Буквально озноб вызывает эта картина, передающая атмосферу красного террора и наступающего господства сталинского тоталитаризма, а также ужасы только что окончившейся гражданской войны. Как на иконах, на ней изображены великие святые революции: Ленин, Сталин, Троцкий, Бухарин и другие. Они размещены по ромбической схеме на кроваво-красном фоне, а вокруг этой центральной части движутся мрачные похоронные процессии и машины с войсками, расстреливающими беззащитных людей на улицах. В остальных картинах коллекции Костакиса единственный политический оттенок, который можно уловить, если он вообще существует, это преувеличенный идеализм художников революционного периода. И тем не менее, выставка Костакиса находится в своеобразной, характерной для советского режима изоляции. Само это искусство по-прежнему является «табу». И все же без особой огласки и без официального вмешательства Костакис показывал свою коллекцию многим иностранцам — от аккредитованных в Москве дипломатов до ученых-искусствоведов и таких избранных посетителей, как Марк Шагал, Нина Кандинская, Давид Рокфеллер, Аверел Гар-риман и бывший премьер-министр Франции Эдгар Фор. Еще более осторожно он знакомил с этим богатейшим наследием избранные группы русских. Сюда приезжают работники Московского института архитектуры, музея им. Пушкина, Третьяковской галереи и Русского музея в Ленинграде — иногда до 90 человек сразу. Костакис, всегда следящий за тем, чтобы не демонстрировать свою коллекцию одновременно и русским, и иностранцам, с удовольствием выполняет роль экскурсовода и искусствоведа, а иногда аккомпанирует на гитаре своей светловолосой жене Зине, исполняющей старинные русские романсы. В июне 1972 г. специально для показа группе ведущих ученых Института физики им. Курчатова, интересующихся современным искусством, он одолжил 27 кубистских и абстрактных полотен Юнона и Поповой. В другой раз он организовал в этом институте закрытую выставку произведений Михаила Ларионова.

Костакис упорно стремится к одной цели — добиться признания авангардистского искусства сначала за границей, а затем, используя западное влияние, и в Москве. В 1959 г. была пробита первая брешь, когда симпатизирующие Костакису официальные лица в Министерстве культуры помогли ему послать пять картин в Западную Германию на выставку произведений Шагала. С тех пор небольшие партии картин из коллекции Костакиса время от времени отправляли в музей Метрополитен в Нью-Йорке, галерею Тейта в Лондоне, в музей Каунти в Лос-Анджелесе, в художественные галереи Японии, Италии, Германии и других стран для непродолжительного показа, но советские чиновники всегда отклоняли просьбы прислать на время всю коллекцию полностью. Некоторым советским официальным лицам, включая ныне покойного министра культуры Екатерину Фурцеву, тайно оказывавшую протекцию Костакису, импонировало, что демонстрация этих картин за границей и в узком кругу в Москве способствует рекламе достижений России в области искусства, причем так, по мнению высоких чиновников, что повышает престиж Советского Союза на Западе, не нанося ущерба канонам официального искусства у себя дома. В награду за это Костакису было разрешено продать некоторые наименее значительные картины современных художников и, возможно, часть его великолепной и очень ценной коллекции старинных икон. В рамках совершенно очевидного соглашения с некоторыми представителями власти Костакис в течение последних лет вел свою чрезвычайно осторожную политическую игру в области искусства. В конце 50-х — начале 60-х годов он начал коллекционировать произведения современных неофициальных художников, таких, как Оскар Рабин, Дмитрий Плавинский, Василий Ситников. В этот период любопытные иностранцы часто просили Костакиса быть их гидом в подпольном мире художников-нонконформистов. Однако с упрочением своего полуофициального статуса Костакис порвал с этими художниками и многие из их картин продал. Когда в сентябре 1974 г. художники-нонконформисты храбро попытались организовать свои художественные выставки на открытом воздухе, Костакис был обеспокоен готовностью художников идти на конфронтацию с властями, боясь, что это повредит искусству, которым он живет. «Это не тот путь, который может принести пользу искусству», — жаловался он. В течение некоторого времени Костакис прекратил показ своей коллекции русским — до тех пор, пока «скандал» не утих. Кроме того, он занял оборонительную позицию, отвергая утверждения Запада о том, что Советы погубили авангардистское искусство методами политических репрессий. «Это неправда, — уверял он однажды группу иностранцев, хотя это противоречило его собственным рассказам о трудностях поиска спрятанных произведений искусства. — Авангардисты отправляли свои картины за границу и выставляли их там. Они пользовались полной свободой, но люди не понимали их искусства. Никто не признавал и не ценил их. Всюду — в Англии, в Америке, во Франции — публика потеряла интерес к авангардистскому искусству. Кубизм получил признание. Фовизм — тоже, но не авангардизм. Всего лишь в последние 10–15 лет он вновь обрел жизнь».