Видизм настолько распространился и укоренился в нашей жизни, что люди, выступающие, скажем, против охоты на диких животных, жестоких экспериментов или корриды, зачастую оказываются вовлечены в другие видистские практики. Это позволяет критикуемым обвинять оппонентов в непоследовательности. Охотники могут сказать: «Вы утверждаете, что мы жестоки, потому что убиваем оленей; но вы едите мясо. В чем же разница – в том, что вы заплатили, чтобы кто-то убил это животное за вас?» Меховщики говорят: «Вы не хотите, чтобы животных убивали ради меха, а сами носите кожаные туфли». Экспериментаторы резонно спрашивают: если люди готовы убивать животных ради услаждения вкусовых рецепторов, то почему их возмущает убийство животных во имя научного познания? Если же возражения высказываются только против страданий, легко сослаться на то, что животные, забитые на мясо, тоже страдали. А ценитель корриды может заявить, что смерть быка на арене приносит удовольствие тысячам зрителей, а смерть вола на бойне – лишь тем нескольким людям, которые съедят какую-нибудь его часть; и хотя в конечном счете бык, возможно, страдает от более острой боли, чем жертва мясной промышленности, на протяжении большей части своей жизни бык получает лучший уход.

Обвинения в непоследовательности, впрочем, не дают никакого логического подкрепления защитникам жестокости. Бриджид Брофи как-то отметила, что ломать людям ноги не будет менее жестоко от того, что об этом заявит тот, кто обычно ломает людям руки[413]. Однако люди, чье поведение не соответствует исповедуемым ими взглядам, вряд ли смогут убедить других в правильности этих взглядов; еще труднее будет заставить других действовать согласно этим взглядам. Конечно, всегда можно найти какую-то разницу между, например, ношением мехов и ношением кожи: многие пушные животные умирают несколько часов или дней, попав в капкан со стальными зубьями, в то время как животным, из кожи которых делаются туфли или сумочки, не приходится биться в агонии[414]. Однако дискуссия об этих тонких различиях обычно ослабляет изначальную критику, а в некоторых случаях я вообще не вижу способа объективно оценить различия. Почему, например, охотник, который убивает оленя на мясо, должен подвергаться большей критике, чем человек, покупающий в супермаркете ветчину? Ведь наверняка свинья, выращенная интенсивными методами, страдала больше, чем олень.

В первой главе этой книги задан четкий этический принцип равного учета интересов всех животных, включая человека, и в соответствии с ним можно понять, какие проявления нашего отношения к животным можно оправдать, а какие нет. Применяя этот принцип к своей жизни, мы можем начать действовать последовательно. Тем самым мы не дадим тем, кто игнорирует интересы животных, шанса обвинить нас в отсутствии логики.