Функционирование этих институтов идеологически определяется и направляется кремлевской администрацией, что придает этой политике видимость единства, последовательности и цельности (на деле превращается в хаос противоречащих друг другу отдельных актов и распоряжений, открывающий простор для коррупции и творческого произвола у нижестоящих исполнителей). Таким образом, фактором, сдерживающим изменения, оказываются институты власти как институты насилия. Они не просто наиболее устойчивая часть тоталитарной системы, они сами по себе задают образцы воспроизводства для других подсистем. Они первыми возникли в ходе становления тоталитарных режимов и, судя по всему, будут последними компонентами, придающими системе целостность и воспроизводимость. Другие институциональные сегменты могут меняться и варьироваться в довольно широком диапазоне форм и отклонений, но слабость или недееспособность этих структур – институтов насилия – обрушивает всю систему господства, как это получилось в 1991 году, что, впрочем, не гарантирует и не означает переход к демократии. Возможность такого сценария остается открытой, если к такому варианту готово население.

«Тотальность» как специфическая характеристика путинского режима представлена в первую очередь интенциями властей предержащих, по своему происхождению, образу мышления и корпоративной этике являющимися выходцами из КГБ. Поэтому их политические планы, намерения, интересы, образ реальности отражают ментальность конфронтации с Западом, времен холодной войны, нормативные установки «комитета» на борьбу с внутренними врагами, диссидентами, по отношению к которым допустимы любые средства и действия, включая демагогию, подлог, убийства, если они служат интересам «государственной безопасности». Дело, конечно, не в «безопасности», а в защите от критики и делегитимации тех, кто апроприировал, узурпировал власть. В этом плане паттерны советской системы принимаются не потому, что они лучше, эффективнее или идеологически оправдываемы, а потому, что Путин и его окружение ничего другого помыслить себе не могли. Подражательное использование прежних, обычных для советской системы практик обусловлено тем, что пришедшие к власти силы не способны выдвинуть что-то свое и оригинальное, поэтому они вынуждены – в силу образования, образа мысли, компетенции, наконец, небольшого ума – обращаться к тому, что было в прошлом, к тому, что они знают благодаря общей средовой социализации того времени, обучению в советских школах и вузах или службе в соответствующих органах[275]. Другими словами, они обречены на воспроизводство или повторение прежних стандартов действия и мышления. Именно таким образом происходит реставрация и репродукция тоталитарной системы.