Подобная постоянная раздвоенность оборачивалась тяжелейшими моральными поражениями и разрушением целостности личности, заставляя человека всякий раз выбирать худшее из возможного. В долговременной перспективе следует учитывать последствия подавления ценностного или культурного, интеллектуального разнообразия, кастрации социальной, культурной и интеллектуальной элиты, что раз за разом приводило к нарастанию апатии общества[341].

Соединяя в единое целое различные формы или проявления массового сознания в качестве характеристик «советского человека», описанных Левадой в ходе осуществления этого проекта, мы можем следующим образом представить отдельные черты этой конструкции. «Советский» (постсоветский) человек – это:

1) массовидный, усредненный человек (то есть ориентирующийся на норму «быть как все», «типичность», усредненность оказывается для него очень важным элементом самоидентификации и регуляции); а потому подозрительный ко всему новому и своеобразному; не способный оценить достижения (в том числе понять поведение) другого, если оно не выражено в языке иерархии государственных статусов;

2) приспособленный человек, адаптированный к существующему социальному порядку, в том числе и через снижение порога или уровня запросов и требований; адаптация носит пассивный характер, поскольку массовый человек так или иначе, с ропотом или безропотно принимает произвол остающегося по-прежнему бесконтрольным «государства» (ранее – открыто репрессивного, воспринимаемого как консолидированный аппарат, позднее, уже в постсоветское время – теряющего черты единой, тотальной идеологической машины и распадающегося на отдельные властно-бюрократические группировки, региональные олигархические кланы или корпоративные альянсы реальных собственников страны и населения, легитимность которых уже ничем не может быть подкреплена, кроме традиционной покорности населения);

3) «простой» человек, ограниченный (в интеллектуальном, этическом и символическом плане), не знающий иных моделей и образов жизни, поскольку ему приходится жить в условиях изолированного и репрессивного общества; но, одновременно, человек, ориентирующийся на упрощенные образцы отношений, более того, выдвигающий свою примитивность и бедность как «достоинство», как превосходство над «другими»;

4) иерархический человек, четко осознающий, что не только экономические и социальные блага (стандарты жизни, потребления, прав, свобод), но и человеческие права, внутреннее достоинство, уважение, «честь», признание человеческой ценности, понимание допустимого, этические нормы, интеллектуальные качества и способности, аспирации, потребности и самооценки распределяются в соответствии с социальным статусом и положением в структурах власти; социальная гратификация и признание, а значит, распределение авторитетности (влияния, легитимности, ценности) носит исключительно пирамидальный характер и не связано с достижениями или особыми личными качествами и способностями индивида; точнее – достижения или способности могут быть признаны исключительно в рамках «должности», границах «страты» или положения в системе иерархических статусов; это означает, что универсальность норм, оценок, принципов гратификации здесь не признается, не работает; санкции любого рода, как позитивные, так и негативные получают исключительно партикуляристское, ситуативное значение, почти всегда с учетом принципа «взирая на лица»; в таких социальных обстоятельствах понятие «элита» (как механизма самоорганизации, селекции достижений) не работает, в общественном дискурсе оно отсутствует, поскольку «номенклатуре» уже сама идея «элиты» глубоко чужда, и она искореняет ее со всей мыслимой враждебностью[342].