Всеволод Багно (Санкт-Петербург) выступил с докладом «Мотив „Жизнь есть сон“ в современной молодежной субкультуре». Анализ современного бытования этого мотива, сказал Багно, — завершающий раздел большой работы о русской судьбе формулы «Жизнь есть сон» в разные эпохи. А эта работа, в свою очередь, должна войти в большой труд «Русская судьба крылатых слов», который готовят Багно и его коллеги из ИРЛИ и куда войдут рассказы о русской судьбе таких выражений, как «дым отечества», «шаги командора», «блажен, кто…» и проч.[265] Современную молодежную субкультуру докладчик изучал на основе разнообразных интернет-ресурсов. Он разделил пользователей интернета на людей, которые не интересуются формулой «Жизнь есть сон» (посетители гедонистически-развлекательных, криминально-деструктивных и экстремистски-анархических политизированных сайтов), и тех людей, которые этой формулой интересуются: бывшие хиппи, романтики-эскаписты, пофигисты, толкинисты-«медиевисты» и, наконец, просто графоманы, привлеченные богатыми возможностями для нанизывания рифм, которые предоставляет слово «сон». «Пофигисты» трактуют кальдероновскую формулу вполне прагматически: «Жизнь есть сон, как писал Кальдерон, / Жизнь есть сон, как писал Кальдерон, / Жизнь есть сон, как писал Кальдерон, / а вставать такой облом», иначе говоря, они видят в Кальдероне своего единомышленника, также пропагандирующего «легкое дремотное отношение к жизни». Однако у популярности формулы «Жизнь есть сон» в молодежной субкультуре есть и менее тривиальные, более глубинные причины; эта субкультура тянется к буддизму, зачастую не проводя жестких разграничений между ним и христианством, а ведь легшая в основу пьесы Кальдерона повесть о Варлааме и Иосаафе есть не что иное, как христианизированная версия жизнеописания Будды.

Роман Войтехович (Тарту) представил доклад «Смысловые резервы традиции „Exegi monumentum“»[266]. Традицию эту докладчик толковал чрезвычайно широко; его, естественно, более всего интересовали нерукотворные памятники и формы борьбы поэтов с памятниками рукотворными, которые Беранже просил пропить, а Маяковский — взорвать. К числу таких нерукотворных памятников в ходе доклада оказались причислены едва ли не все произведения, которые, выражаясь языком экзаменационных сочинений, раскрывают тему поэта и поэзии, все высказывания поэтов о собственных стихах и все их предсмертные сочинения в жанре, если можно так сказать, лебединой песни. В результате доклад превратился в своего рода коллекцию поэтических высказываний — чрезвычайно яркую, но довольно разнородную.