Здесь они тоже обретаются в аду, хотя на сей раз, пожалуй, имеется в виду скорее метафорический ад — их собственные душевные терзанья. К тому же поэт признается им в любви и сострадании: «О сестры бедные! душа за вас скорбит…»[1489]
Лилиан Фадерман коротко подытоживает противоречия, замеченные в бодлеровском изображении гомосексуальных женщин: «Бодлер наделяет их буйным сладострастием, которое ужасает живущего в нем католика-буржуа, и отважной мятежностью, которая радует живущего в нем эстетствующего радикала»[1490]. Действительно, эта двойственность пронизывает собой весь сборник (о чем уже говорилось), потому что в душе поэта романтический сатанизм английского образца соседствует с католическим чувством вины и страха перед вечным проклятьем. Временами эти две струи переплетаются, и тогда мы наблюдаем «новую» разновидность сатанизма — декадентский сатанизм, который не только превозносит Люцифера как символ свободы и праведного бунта против тиранов. Для него не менее важно упиваться и двусмысленными описаниями греховности, вины и эстетичного зла, а такого рода упоение было совершенно чуждо сатанистам-романтикам (хотя и у них в какой-то мере проступала эта склонность, особенно в том, что касалось представления о зле как о чем-то возвышенном). Та же закономерность просматривается и в трактовке Бодлером лесбийского мотива.
«Цветы зла» оказали огромное влияние на французскую культурную жизнь, и не только на поэзию. Они способствовали появлению первых непорнографических визуальных изображений лесбиянок. Гюстав Курбе, явно вдохновленный Бодлером, написал картины «Проклятые женщины» (