Аштарот появляется снова в том же сборнике — в стихотворении «Тринадцать», где Вивьен восславляет эту фигуру вместе с другими демонами как врагов деторождения и защитников гомосексуальности:

В этом стихотворении отразился отказ Вивьен от женской роли «производительницы» — утилитарной роли, которую она презирала как, наверное, самое тяжкое бремя гетеросексуальности из тех, что навязывал женщинам патриархальный уклад. И в этом ее взгляд совпадал со взглядами феминисток некоторых тогдашних течений, требовавших для женщин права как минимум быть не только матерью[1660].

В других случаях сатанические аллюзии не столь прямолинейны. В стихотворении «К бедному Богу» (из сборника «В час сложенных рук», 1906) не называется имя прославляемого бога, но есть указания на то, что речь может идти о Сатане, которому лирическая героиня, по ее признанию, поклоняется и смиренно подносит ему свое «мрачное сердце». Этого бога не признают ни жрецы, ни земные властители, и он «беден и печален» — совсем как меланхоличный падший ангел у французских романтиков вроде Гюго, Санд и прочих. Упоминание о том, что правители не удосуживаются умиротворять это божество, может быть отсылкой или к Сатане из «Ведьмы» Мишле — врагу аристократии, — или к Люциферу из «Консуэло» Санд, тоже стоявшему «за народ». Однако Вивьен, будучи элитисткой, высказывает собственные опасения и в последней строфе говорит о презрении к культу христианского Бога (во всяком случае, именно он представляется наиболее вероятной мишенью ее обличений) и в знак протеста обращается вместо него к неопределенной фигуре (возможно, Сатане):

Как мы видели раньше, Сатана был далеко не единственным мифологическим персонажем, кого прославляла Вивьен, и в ее личном «пантеоне» важную роль играли богини греко-римского мира — например, Венера и Исида. В количественном отношении, если рассматривать весь корпус ее сочинений, они занимают более заметное место, чем мотивы, почерпнутые из христианской демонологии. Однако, как отмечает Вирджини Сандерс, те стихотворения, где фигурируют последние мотивы, являются ключевыми для ее творчества текстами: именно в них прослеживается тема духовного бунта и оспаривается символический порядок[1662]. Пожалуй, сатанизм не был главным предметом интереса в ее произведениях, однако не следует забывать, что количественный метод часто плохо подходит для анализа такого типа. Например, иногда образы из разных сфер могут частично пересекаться — как в описании римской Благой Богини (Bona Dea), где у ног богини сворачивается змея, символизирующая, по преданию, вечную мудрость[1663]. Змеи — неоднократно встречающийся у Вивьен символ проницательности, и в других местах они появляются вместе с Сатаной, а еще они называются верными слугами Лилит[1664]. Похоже, змеи присутствовали и в реальной жизни самой Вивьен. Если верить истории, рассказанной в мемуарах художницы Ромейн Брукс, однажды во время званого ужина у Вивьен хозяйка дома вышла в сад и вернулась с животными, очень подходившими к ведьмовскому образу: это были лягушки и змея, обвившая запястье поэтессы[1665]. Чем-то этот эпизод из реальной жизни напоминает и описание дома Сан-Джованни — героини, воплощающей одну из сторон самой Вивьен в ее автобиографическом романе «Мне явилась женщина»: интерьер этого дома украшает не только «двусмысленнейшее ар-нуво», но и засушенная змеиная кожа[1666]. Марта Висинус мимоходом предположила, что, используя образ змеи как положительный символ, Вивьен хочет «отменить грех Евы»[1667]. Она не раскрывает свою идею, но здесь затрагивается действительно довольно важное понятие, я бы сказал, весьма типичное для Вивьен: демонизация женщин превращается в источник власти и самостоятельности, и одновременно нарушается привычное восприятие угнетательской антифеминистской христианской символики — из‐за привнесения мотивов, заимствованных из других религиозных контекстов (в случае змей — из римского язычества) для умаления важности христианского толкования. Конечно, в XIX веке вообще широко практиковалось смешение языческих и сатанических фигур — особенно Пана или Прометея с самим Сатаной, — так что порой трудно сказать, где заканчивается один персонаж и начинается другой.