Как обстоятельно продемонстрировала Гэррити, в характеристике жителей деревни Грейт-Моп можно найти множество намеков на гомосексуальность[2195]. Например, Лора думает про них: «Если они и отличаются от других людей, то разве это плохо?»[2196] Единственный мужчина, с которым Лора заводит там дружбу, — мистер Сонтер, очень симпатичный человек. Однако их отношения напрочь лишены романтического или сексуального подтекста. Гэррити считает его образ феминизированным, потому что, например, Сонтер умеет штопать носки лучше Лоры, а еще нянчится с цыплятами как настоящая птичница[2197]. С этой точки зрения можно усмотреть особый смысл и в том, что из всей родни Лоры в деревню решает переехать ее племянник Титус: по замечанию Питера Свааба, он выказывает многие стереотипно-женственные гомосексуальные черты: тихий голос, вкрадчивые повадки, утонченную манерность речи, пристрастие к грецизмам, вычурность и так далее. Затем он покидает деревню (вернее, его прогоняют), когда выясняется, что он спутался с одной женщиной, — и это можно расценить как отказ от прежней ориентации и принятие гетеросексуальности[2198].

Если же обратиться к биографическим данным, то выясняется, что Уорнер сделалась активной лесбиянкой лишь в 1930 году, — причем это стало для нее полной неожиданностью. До знакомства с Окленд у нее, как мы уже упоминали, была многолетняя связь с женатым мужчиной значительно старше ее[2199]. Хотя биография писателя далеко не всегда позволяет раскрыть наиболее интересные пути к пониманию его текстов, все же знакомство с ее вехами никогда не бывает совсем уж бесполезным, — важно лишь не видеть в ней железную директиву, диктующую некие «окончательные смыслы». Здесь достаточно сказать, что никто не знает наверняка, сознавала ли Уорнер собственные бисексуальные наклонности, когда писала «Лолли Уиллоуз». Даже если не сознавала, все равно вполне можно допустить, что она сочла целесообразным ввести в аллегорическое повествование дополнительный подтекст — отчужденность гомосексуальных людей в обществе, — ведь у нее были друзья-бисексуалы, и потому она наверняка знала, что им живется непросто, и сочувствовала им[2200].

С интертекстуальной точки зрения здесь необходимо вспомнить, как более ранние авторы — Альфред де Мюссе, Шарль Бодлер, Катюль Мендес, Рене Вивьен, Мари Мадлен и другие — связывали лесбийскую любовь с сатанизмом, а Жак д’ Адельсверд Ферзен и Эдвард Карпентер проводили связь между сатанизмом и мужской гомосексуальностью, одобряя и то и другое. Существование такой традиции можно расценивать как очередной довод в пользу толкования, предложенного Гэррити, Маркус, Сваабом и Бэкон. Есть, пожалуй, и связанные с жанровыми особенностями признаки, указывающие в эту сторону. Терри Касл приводит перечень первых лесбийских романов, среди которых — «Орландо» (1928) Вирджинии Вулф и «Ночной лес» (1936) Джуны Барнз, где повествование колеблется между реализмом и фантастикой. По мнению Касл, это вообще очень важная особенность лесбийской художественной прозы, где почти неизменно «стилизуются и остраняются» даже самые знакомые вещи[2201]. Иными словами, сами по себе фантастические элементы в романе, написанном женщиной в ту эпоху, можно было в некоторой степени расценивать как (по общему признанию, крайне туманные) указания на скрытую лесбийскую символику, и именно этот смысл считывался частью публики. В связи с этим нам кажется весьма полезным вкратце обсудить другой, пока обойденный вниманием, интертекст, имеющий отношение к «Лолли Уиллоуз»: готический роман.