В конце романа Уорнер снова заставляет читателя усомниться в характере Сатаны — когда тот объясняет Лоре, что отныне она в его власти: «Ни один из моих служителей не может испытывать раскаяния, сомнения или удивления. Можешь не беспокоиться, Лора: ты никуда от меня не денешься, потому что сама этого не захочешь»[2165]. Ей этот ответ понравился, — да и как еще она могла бы отозваться, если в его словах действительно была правда? В каком-то смысле можно сказать, что Сатана лишил Лоры свободы воли в тот же миг, когда избавил ее от оков семьи и общества. А потом он сообщает ей нечто парадоксальное: «Я делаю все, что в моих силах, чтобы нравиться и обнадеживать», — хотя, если вдуматься, непонятно: зачем бы ему стараться, раз она и так уже бесповоротно принадлежит ему, как он сам только что заявил[2166]. Однако Лора довольна тем, что стала избранницей дьявола, и это ее мнение выглядит совершенно самостоятельным. Вот что она рассказывает о ведьмах:

И подумай, Сатана, что за комплимент ты делаешь ей, преследуя ее душу, карауля ее, гонясь за ней, куда бы она ни плутала, — коварный, терпеливый и скрытный, как джентльмен, охотящийся на тигров. Ее душу! — а ведь никто не удостаивает взгляда даже ее тело! …А ты говоришь: «Иди сюда, моя птичка! Я подарю тебе опасную черную ночь, чтобы тебе было где расправить крылья, и ядовитые ягоды для утоления голода, и гнездо из костей и колючек, помещенное на опасной высоте, куда никто не залезет». Вот почему мы становимся ведьмами — чтобы показать, что презираем спокойную жизнь, чтобы утолить страсть к приключениям. Это не злоба и не вредность — ну, может быть, и вредность, ведь для большинства женщин это родная стихия, — но уж точно не злоба, не желание наслать язву на скотину или сделать так, чтобы из противных детей повылазили булавки[2167].

Судя по этому монологу, Лора сохранила независимость — или, скорее, даже обрела ее — благодаря самому сговору с Сатаной. Вот как она рассуждает: «Ведьмой становишься не для того, чтобы творить всякие пакости, или, наоборот, творить добро, облетая всю округу на метле. А для того, чтобы бежать ото всего этого — жить своей жизнью, а не влачить то существование, которое навязывают тебе другие»[2168]. И все же кое-что остается неясно, и Лора говорит Сатане: «Ты мне очень нравишься, ты такой добрый и симпатичный. Но я же понимаю, ты не можешь быть просто благой силой. Нет, я должна быть ведьмой — твоим слепым орудием». И все же под конец она заключает, что, «значит, это все правда — то, что она читала о добрых отношениях между дьяволом и его служителями»[2169] [2170]. Заключительные слова романа тоже ясно дают понять, что Люцифер — не требовательное божество, что он дает своим приверженцам жить спокойно: «Чуть более густая тьма над ее дремотой, чуть более низкий голос в шелесте листьев над головой — вот и все, что она узнает о его не вожделеющем и не судящем взгляде, о его довольном, но глубоко безразличном обладании»[2171]. Можно истолковать это как противопоставление Сатаны Богу — судящему и вечно недовольному началу, которое требует регулярного поклонения себе в церкви, — тогда как Сатана не просит ничего подобного и является частью природы, а не общества с его репрессивными институтами. А еще можно заметить, что не вожделеющий и не судящий взгляд Сатаны противопоставляется скверному мужскому взгляду — точнее, взгляду Титуса, словно надзирающего и над окрестностями, и над тетушкой[2172].