1 июля после интенсивной артиллерийской подготовки 7-я и 9-я армии переходят в наступление. Прорыв обеспечили ударные части, но пехота следует за ними неохотно. Очень скоро, несмотря на усилия офицеров, она поворачивает назад. Некоторые полки возвращаются на исходные позиции под предлогом, что «артиллерия слишком сильно разрушила немецкие траншеи и в них невозможно закрепиться». 6 июля наступает черед идти в бой 8-й армии. И здесь ударные части прорывают германский фронт, поддерживаемые пехотой. Калиш взят, войска доходят до Галича, захвачены 36 тыс. пленных и более 100 орудий. Это крупный успех. Но германские резервы контратакуют. Численность ударных частей катастрофически тает в боях, а пехота обращается в бегство. «Русские уже не те», — отмечает Людендорф. И пораженная Россия читает в газетах: «На всей протяженности Юго-Западного фронта наши войска, забыв свой долг, бегут». 19 июля германцы начинают контратаку на всем протяжении фронта. Она сопровождается массовым бегством с поля боя русской пехоты. Ни мольбы офицеров, ни вмешательство кавалерии, ни артиллерийская поддержка не могут исправить ситуацию. Там и тут происходят трагические случаи. Так, 300 офицеров 126-го пехотного полка и 2-й Финляндской стрелковой дивизии, подчиненные которых отказались сражаться, объединяются и бросаются в штыковую атаку на врага. Они ищут смерти и находят ее.

Толпа солдат, потерявших человеческий вид, совершает бесчисленные зверства: истребляет офицеров, грабит деревни и города, насилует женщин и детей. Центральный комитет 9-й армии телеграфирует в Петроград: «Наступление превращается в беспрецедентную катастрофу, угрожающую гибелью революционной России». «На полях, которые уже нельзя назвать полями сражений, — пишет генерал Корнилов, — царят ужас, позор и бесчестье, каких русская армия не знала с момента своего создания».

На других фронтах обстановка не лучше. 21–23 июля Северный фронт предпринял отвлекающую атаку. Из шести дивизий, выделенных для ее проведения, соглашаются идти в бой только две. «36-я пехотная дивизия легко захватывает первые две линии окопов, но под враждебными криками наблюдателей, которые к тому же лишают ее полевых кухонь, поворачивает назад; что же касается 182-й пехотной дивизии, она внезапно переменяет решение, и приходится открыть заградительный огонь за ее траншеями, чтобы помешать ей их покинуть. В 120-й пехотной дивизии только один батальон соглашается выйти из траншей, а 87-й пехотный полк с оружием препятствует атаке соседних частей»[204].

Та же ситуация складывается на Западном фронте. «Атакующие части проходят три линии неприятельских траншей и… разворачиваются. Атака проваливается. На фронте шириной в 19 км я располагал 184 батальонами и 900 орудиями; у противника было 17 батальонов на первой линии и 12 в резерве, с 300 орудиями» (Деникин). Наступление на Румынском фронте начинается 23 июля. Здесь, благодаря соседству румынских войск, положение несколько лучше. Фронт прорван, в руки победителей попадают многочисленные пленные и орудия, но 26-го, в связи с провалом наступления на других участках, приходит приказ приостановить операцию. В это время продолжается массовое бегство с фронта под прикрытием немногочисленных частей, состоящих из офицеров и солдат-ветеранов, поддерживаемых кавалерией и артиллерией, еще сохраняющих боеспособность. Немцы прекращают преследование наших войск, и фронт стабилизируется на линии Броды — Скалат — Сбруч — Румыния. Так позорно заканчивается первое и последнее наступление «республиканской армии». Но в этой в целом мрачной картине есть несколько светлых пятен и исключений: отдельные полки вновь проявили доблесть. В противном случае было бы невозможно объяснить потери убитыми и ранеными в 140 тыс. человек, о чем заявлял противник.