Но вот впечатления понемногу улеглись, мозаичные камушки сами по себе сложились в изображение, и Оптина спокойно не торопясь вошла в меня. Вошла во всем том объеме, в каком открылась.

***

Что есть Оптина? Оптина – это старцы. А старец – это не просто старый монах. Это нечто опять-таки с трудом выразимое. Может быть, наставник на уровне пророка? Старцы наставляли в духовной жизни, в делах и поступках не только монастырских насельников, но и еще половину России. К ним ехали и шли за сотни и тысячи километров. Порою, чтобы задать всего один вопрос. Иногда – чтобы засыпать вопросами. Шли и с житейским, и с духовным. С пустыми руками никто не возвращался, и не было раскаявшихся среди тех, кто последовал совету старца. Это подтвердилось опытом десятилетий.

Первый старец – о. Леонид (в схиме – Лев) пришел в Оптину уже опытным монахом в 1829 году. Потом были о. Макарий, о. Амвросий, о. Иосиф, о. Варсонофий, о. Анатолий и другие. Россия рыдала у них на груди без малого сто лет. И пока рыдала о своих грехах – получала прощение. Последнего духовника пустыни о. Никона большевики изгнали отсюда в 1924 году. Россия, словно под наркозом, уже не чувствовала своих грехов. Ее готовили под нож.

Зачем я шел сюда весной 1995 года? Старцев здесь больше нет или, во всяком случае, мне об этом ни чего не известно. А вопросов, на которые, кажется, только старец и мог бы ответить, накопилось не мало. И вот непонятным образом возникла уверенность, что на все мои вопросы ответит сам монастырь, сама эта земля, где покоятся тела старцев, сам собор, где почивают мощи преподобного Амвросия.

Услышь меня, Оптина. Узри меня.

***

Оптина пустынь всем дает на одни сутки бесплатные ночлег и питание. Паломников размещают в Иоанно-Предтеченском скиту, в здании бывшей церкви, вместе с послушниками. Пока я оформился, достоял в храме службу и поел, на улице уже была кромешная темнота.

– А где скит? – спросил я, выйдя из трапезной.

– Иди через лесок на горящий фонарь, – ответили мне.

Лесок этот, сразу же за монастырем, небольшой, и скит совсем близко, едва ли в километре. Но он так добротно был упакован в деревья и темноту, что виднелся лишь сам фонарь. Заблудиться при таком раскладе невозможно, а вот попасть в лужу, разорвать брюки о сучек или оцарапать лицо веткой – совсем не сложно. Интересно все-таки идти на огонь, когда не видишь ни чего, кроме огня. Есть в этом что-то мистическое.

На первом этаже бывшего храма на вахте меня встретил симпатичный молодой послушник, не перестававший очень тепло улыбаться. "Братик трапезничал?" – первым делом поинтересовался он и, получив утвердительный ответ, проводил меня на второй этаж, показал койку. Взглянул я на свой ночлег и стало мне тоскливо до бесприютности. Таким контрастным душем поливала меня Оптина все то время, пока я был в ней. Сначала теплая улыбка, ласковая забота, и тут же – тюремно-казарменные двухярусные кровати, закинутые казенными одеялами, стены цвета вечной тоски и дверные проемы без дверей. Ну нет там дверей. И не ищите. Косяки есть. А дверей нет.