– У нас, знаете ли, днем сюда ни кто не заходит.

С трудом сдерживаясь, я поинтересовался тоном спокойным, но ледяным:

– Это запрещено?

– Не то чтобы запрещено, только кто приезжает, в основном все время в храме проводит.

– Вот я и решил полчаса перед вечерней службой отдохнуть, – хмуро резюмировал я и, скинув ботинки, вытянулся на кровати, думая про себя: "Ты уж меня, голубчик, прости, но раньше, чем через полчаса я не поднимусь, и так собирался час лежать". Он молча подметал пол, а я молча роптал.

***

Перед вечерней службой я не торопясь обошел всю территорию монастыря. Побыл на могилах старцев за собором, вздохнул над каждой. Только что читал их жития, и старцы были для меня, как родные. Отец Макарий… Отец Илларион… Отец Иосиф… Все, кто лежит здесь, мирно почили в Бозе еще до того, как Россия пошла под нож. Последние старцы, к смерти которых имеют непосредственное отношение большевики, похоронены в местах весьма отдаленных. А у тех, что закруглились до революции, мученичество приняли на себя сами могилы – поруганные, оскверненные. Ныне над ними простые деревянные кресты – лучший, наверное, памятник для православного. Русская Православная Церковь канонизировала пока только преподобного Амвросия. Но… Богу ведомо, кто свят.

Поодаль – новое кладбище, где пока лишь несколько крестов, таких же точно, как над могилами старцев. Здесь похоронены три инока, которых на Пасху 1993 года зарезал сатанист. Зарезал подло и безвинно, как у сатанистов и принято, ритуальным ножом с цифрою "666". Не под такой ли нож вновь готовят невеликую ныне по размеру Святую Русь? Не прообраз ли грядущего – убийство трех оптинских иноков? А ныне, говорят, от могил невинно убиенных уже было несколько исцелений. Богу ведомо, кто свят.

***

В соборе во время вечерней службы я стоял у большой иконы преподобного Амвросия оптинского (+1891) Черты его лица – бесконечно родные, наверное, для всех кто читал житие батюшки Амвросия. Под иконой в небольшой витринке – личные вещи батюшки – смотреть на них не мог без внутреннего трепета, а когда после службы прикладывался к мощам преподобного, духовный трепет захватил, кажется, полностью.

Да, ради того, чтобы каждый день молиться в этом соборе, можно выносить любые лишения. Да и назовут исполненным лишений местный быт лишь изнеженные и избалованные, точнее – духовно слабые.

***

Вечером, сидя на кровати, я просматривал купленные в местной лавке книги, и невольно слушал разговор двух послушников из-за "дверного" одеяла:

– Батюшка, мой духовник, интересный. Молодой еще – 29 лет. Я ему по началу так прямо и сказал: "Да ты же пацан, батюшка". А он только улыбается и говорит: "Вот и хорошо". Я ему опять: "Да чего же хорошего, если пацан?" А он свое: "Хорошо, хорошо…" Мне потом перед ним так стыдно стало. Прощения просил.