С другой стороны, совершенно невозможно, уже по эстетическим причинам, заменить первый фрагмент очерка на второй. Мой вопрос не о том, что в таком случае делать (для меня возможны ответы: 1) в диалоге с рассказчиком найти третий, четвертый, пятый и т. д. вариант выражения того, что ему хотелось выразить, дослушать рассказчика; 2) рассказать и прокомментировать в тексте эту историю и ее финал; 3) проигнорировать пожелание рассказчика). Мой вопрос о том, что это значит, какова роль желания информанта в процессе исследования и может ли у него быть какая-либо роль. Думается, что на эту роль своего желания информант имеет право.

Этим моим размышлениям близки вопросы, сформулированные У. Дж. Т. Митчеллом о субъектности изображений. И хотя это работа из другой области, мне все же кажется, что цитата из нее, помещенная в мою статью, поможет придать моим размышлениям об относительно частной истории принципиальный характер. Митчелл пишет: «Говоря о картинках, авторы сегодняшних работ о визуальной культуре поднимают в основном вопросы, связанные с интерпретацией или риторикой. Мы хотим знать, что картинки значат и что они делают: как они вступают в коммуникацию в качестве знаков и символов, как они могут воздействовать на эмоции и поведение человека. Когда же встает вопрос о желании, то последнее, как правило, локализуется в производителях или потребителях образов, а сама картинка воспринимается как выражение желания художника или как механизм пробуждения желаний смотрящего. ‹…› я хотел бы попытаться поместить желание в сами картинки и задаться вопросом, чего же они, картинки, хотят. Этот вопрос никоим образом не предполагает отказа от рассмотрения проблем интерпретации или риторики, однако я надеюсь, что он поможет нам иначе взглянуть на вопрос о смысле и власти изображений»[477].

Я задаюсь вопросом о смысле и власти информанта.

Вторая проблема заключается в невозможности отчуждения имени от человека. В социальных науках, занятых выявлением и изучением типичного, принято требование анонимности. В документальной прозе это порой невозможно. Точнее, возможно настолько же, насколько в мире возможно почти все что угодно. Порой невозможно отделить действительное имя человека от его рассказа, реплики или образа, не нарушив эстетической ценности этого единства. Однако, разумеется, иногда это необходимо делать из этических побуждений вопреки побуждениям эстетическим.

Дело в том, что в комплексе с высказыванием информанта его имя может быть рассмотрено как разновидность его высказывания, так как для адекватного прочтения высказывания ощущается значимость фонетики, этимологии, в целом семантики имени автора. В конечном счете случайность или неслучайность имени автора в контексте внетекстовой действительности вряд ли может быть установлена.