Ковш-отстойник наполнен, металл вырывается в желоб и быстро, точно нагоняя упущенное, бежит по наклону, чтобы спрятаться в продолговатых сотах изложниц. Пенится у отстойника шлак, пока его сгребают скребками, но вот и он вырывается из домны. Он пляшет поверх чугуна, перескакивает, лопается, с ним борются люди в обожженной одежде, с лопатами в руках, они гонят его прочь. Огненный поток шлака, побежденный человеком, несется вправо, кипит у барьеров и, наконец, бросается в железные лотки, расположенные параллельно железнодорожному полотну. Отсюда уйдут шлаки к заводу, отсюда уйдет чугун на прокатные станы Пашии. Шлак постепенно застывает, краснеет чугун. Нестерпимый жар отдан воздуху. Глазам больно. Уходим, прикрыв лицо руками. На цепях опускается, покачиваясь, пушка Брозиуса. Она похожа на шприц, употребляемый для смазки ходовых частей автомобилей, только в сотню раз увеличенный. Дуло пушки подводят к летке и короткими ударами пара, подобными выстрелам, вгоняют в летку глину. Летка забита, домна горит и горит...

Молчаливый обер-мастер выходит на колошник, расстегивает куртку, чтобы остыть, и смотрит, как вспыхивает электрическими огнями Пашия. Мы видим его темную неподвижную фигуру, гордую осанку уважающего себя человека и уходим отсюда, точно боясь шумом шагов своих потревожить раз и навсегда установленное у этой могутной печи...

Губаха

Искрасна-свинцовое облако висит над Губахой. Едкий дым проникает сквозь окна вагона. Появляется неприятный привкус во рту. Бороды огня и черного дыма полощутся в воздухе — горят коксохимические батареи Губахи. Отсюда идет кокс уральским металлургическим заводам, и Губаха должна дымить день и ночь. Огонь и черное играет на стеклах. Губаха втиснута среди гор, и провентилировать ее может только ветер, дующий из проломов высокогорья Косьвы — тогда облако относится за поселок.

— Очень вредный здесь воздух,— говорит один из наших спутников, всматриваясь в окно.— Тяжело?

— С войны мы сильно нагрузили Губаху,— говорит Горюнов,— нужен металл, и без Губахи не обойтись... Вот отобьем Донбасс, и тут станет легче. Уральцы живут здесь, и вот для них нет места милее их Губахи. Вот как странно устроен человек, ядри его палку!

Возле вагона стоит мальчишка. Вот он нагибается, захватывает горстью снег, подносит ко рту.

Горюнов подходит к мальчишке и, взяв его ласково под локоть, идет к переезду. Мальчишка вначале не понимает этой неожиданной ласки, но потом осваивается, приникает к нему, шмурыгает большими валенками.

— Пойдем к реке. Там, кажется, воздух свежее.