— Э-гей, гей!

Заржал конь.

— Кажется, Авакумов едет,— говорит Горюнов.— Ну, да, Авакумов.

Сани ныряют на лед и несутся по дороге к нам. Ямщик взмахивает концами вожжей, и вороной конь с налету берет берег и останавливается возле нас.

Из саней выбирается грузный человек в высокой каракулевой шапке.

— Чуть не разломал меня, борода!— громким хрипловатым баском говорит Авакумов.— Просил: пешком дойду. Так нет! Заставили ветра хватать. Пешком — километр, а конем — семь. Правильно я говорю, борода?

— Так точно, Трофим Егорыч,— рявкает ямщик,— докатить дальше?

— Теперь не уговоришь, хватит! Давай домой!

— Есть домой!

Чуть не сшибив с ног мальчишку, он круто заворачивает сани, и через секунду горячее тело коня проносится мимо меня.

— Ничего? Не зашиб? — спрашивает участливо Горюнов мальчишку.

— Ничего,— мальчишка стряхивает снег с рукава,— я его знаю, кучера с Калининки. Свободно может задавить.

Авакумов обращает внимание на мальчишку. Поднимает голову за подбородок, всматривается.

— Что за хлопец? Знакомый тебе, Горюнов? Сколько годков?

— Тринадцать.

— Можно на уголь ставить,— шутит Авакумов.— На уголь пойдешь?

— Нет.

— Почему нет?

— На станцию пойду.

— На электрическую? Не советую...