Изменившийся в пользу москвичей состав очередей привел и к небольшому изменению ассортимента товаров, за которыми они выстраивались: самой желаемой продолжала быть хлопковая ткань, как и жестяные кастрюли, керосиновые лампы и примусы, но более дорогие товары – шерсть и шелк, готовая одежда и модная обувь – также провоцировали образование длинных очередей. Сосредоточившись на престиже своих магазинов, который выражался в посещении их потребителями более высокого класса, руководство оказалось гораздо более восприимчивым к требованиям таких потребителей и прикладывало усилия к расширению соответствующих товарных линий. Помимо других особенностей, покупатели шелковых платьев, вероятно, были более «культурными», чем те, кто стоял в очереди за хлопчатобумажной тканью. По словам одного управляющего магазином, «посадившего голос», пытаясь поддержать порядок в очереди еще до выхода постановления: «…ты подходишь к очереди и спрашиваешь, “за чем вы стоите?”, а ответ всегда один: “за тем, что дают”»[443].

Как и другие городские жители, управляющие магазинами зачастую приравнивали провинциальных потребителей к «спекулянтам» – примечательно, что это обвинение отсутствовало в тайных докладах милиции о хлебных очередях в 1937 году. Следует ли толковать его как изменение в практиках обмена или как разницу в восприятии? С одной стороны, несомненно, что значительное число приезжих покупателей действительно планировало перепродать купленную ткань. Продавцы, управляющие магазинами и милиционеры ежедневно видели одни и те же лица, а в течение недели после принятия постановления милиция конфисковала 42 650 метров ткани у приезжих, которые превысили лимит своей покупки в 50 метров. Некоторые из них, возможно, запасались из страха перед грядущей войной, но большинство, скорее всего, планировало перепродать ткань на базаре в своем регионе. Как мы увидим в шестой главе, поездки в большие города были одним из самых значительных – а скорее, и самым значительным – путей добычи товаров, продаваемых на уличных базарах по всей России. Судя по тому, что председатели колхозов обвинялись в выдаче «фальшивых документов» для поездок в Москву за тканями, сельским жителям была нужна подобная торговля. Председатели колхозов не меньше, чем управляющие заводами, были заинтересованы в найме торговых агентов. С точки зрения провинциальных жителей, это вовсе не являлось спекуляцией. Таким образом, практика приобретения товаров с целью перепродажи была действительно распространена среди приезжающих в большие города покупателей. С другой стороны, нет никаких оснований для вывода о том, что эта тенденция каким-либо образом отличалась от тенденций 1937 года. И наконец, нет также причин считать, что только приезжающие из регионов стремились перепродать приобретенные товары. В Ленинграде в том же году группа работающих матерей считала причиной очередей неработающих домохозяек, «которым больше нечем заняться, они стоят в очереди с утра до вечера, скупают все и потом перепродают на рынке»[444]. В это же время в Москве представители рабочего класса начали приносить в магазины настоящие или фальшивые документы от местных ЗАГСов, в которых говорилось, что предъявитель пережил утрату члена семьи и магазин должен выдать ему десять метров ткани для савана[445].