Ограничения возможностей уголовного преследования ожидаемо объединили политических лидеров вокруг проверенной временем альтернативы – внесудебных репрессий. С 1932 года и вплоть до немецкого вторжения рынки крупных городов подвергались неоднократным рейдам и «административным» операциям, кульминацией которых стали кровавые «массовые операции» 1937–1938 годов. Например, в первой половине 1934 года за спекуляцию было арестовано 58 314 человек, но помимо этого из «крупнейших городов» Советского Союза было депортировано примерно 53 000 безработных мелких торговцев, «которых нельзя было привлекать по закону от 22 августа 1932 г.»[505]. В конце 1935 года наркоматы финансов и внутренней торговли выступали за еще один раунд «особых временных мер и административных репрессий», чтобы избавить крупные города от «злостных спекулянтов, умело избегающих судебной ответственности»[506]. В июле 1936 года Совнарком тайно уполномочил НКВД выдворить по 5000 «спекулянтов» из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и (после прошения от региональной партийной организации) Днепропетровска в «дальние части Союза»[507]. Получается, что (подобно ситуации конца 1920-х годов) массовым операциям 1937–1938 годов, в рамках которых мелких торговцев и бродяг высылали в трудовые лагеря или расстреливали, предшествовал ряд эпизодов террора меньшего, «административного», масштаба и менее жестокого характера[508].

Несмотря на все это, при формировании подхода властей к городским лоточникам наряду с репрессиями не менее значимыми инструментами оставались налогообложение, терпимость и «социалистическая модернизация». Примером тому служит попытка рационализации блошиных рынков посредством их разделения на отделы, которая проводилась с 1938 по 1940 год и которую с большим энтузиазмом поддержали власти Москвы после войны[509]. Чиновники вновь попытались отвлечь людей от занятия уличной торговлей, предоставляя альтернативные каналы для сбыта ненужного имущества. Власти неоднократно призывали организовать больше «пунктов скупки» и «комиссионных» магазинов для продажи в них личных вещей граждан за определенную комиссию, а также пытались заставить магазины принимать возврат[510]. Базируясь на представлении, что люди торгуют на толкучках, потому что у них есть вещи, от которых они хотят избавиться, эти меры были нацелены на «добросовестных» лоточников, а не на спекулянтов, скупающих вещи с целью перепродажи. Однако, хотя в конце 1930-х годов на крупнейших блошиных рынках и были организованы «пункты скупки» и комиссионные магазины, мелкую домашнюю утварь, которая была самым ходовым товаром на этих рынках, туда если и принимали, то с неохотой[511].