В основе мероприятий, направленных на замену толкучек иными торговыми площадками, также лежало представление о том, что люди занимаются куплей-продажей на таких рынках только из-за нужды и охотно предпочтут им более обыденную атмосферу обмена. Однако это предположение не подкреплялось никакими свидетельствами. Толкучки преобладали потому, что и покупателям, и продавцам они предлагали шанс, если не возможность, выиграть от субъективных различий в оценке стоимости товаров. Планировалось, что с 1939 года сеть пунктов скупки будет расширяться. На деле в начале 1940-х годов она серьезно сократилась из-за растущего разрыва между фиксированными закупочными ценами на этих пунктах и рыночными ценами. В начале 1945 года государство повысило цены в комиссионных магазинах, чтобы те отражали рыночную стоимость, однако на пунктах скупки товары продолжали предлагать по прежним низким. Неудивительно, что в эти места товары поступали чрезвычайно медленно. Утверждалось, что к 1946 году в стране осталось всего 500 редко используемых комиссионных магазинов, поскольку «значительное количество граждан продают лично принадлежащие вещи на рынках»[512].

Базары пострадали от дефицитов с 1938-го по 1941-й не меньше, чем магазины. Растущий разрыв между «потребительским фондом» граждан и рублевой стоимостью доступных товаров в магазинах социалистического сектора с неизбежностью приводил к росту рыночных цен как на продукты питания, так и на непродовольственные товары. В связи с этим на долю рынков приходилось все больше потребительских расходов, и эту тенденцию укрепили не только избыток денег в обращении, но и разразившаяся война[513]. Агрессивное нападение СССР на Финляндию усугубило экономические трудности страны и подпитывало страх перед «великим голодом», который то и дело всплывал в разговорах городской и сельской бедноты. В большом докладе о спекуляции, подготовленном Генеральной прокуратурой СССР, было указано, что уже с самых первых дней мобилизации граждане начали запасаться продовольствием, особенно такими продуктами длительного хранения, как крупы, сахар, соль и растительное масло. К 1940 году за накопление запасов продуктов питания или скармливание продовольственного зерна скоту уже грозило лишение свободы. Например, в Рязанской области один крестьянин средних лет был приговорен к семилетнему заключению за то, что делал запасы керосина, мыла, сахара, соли и ниток, «создавая очереди у деревенского кооператива [сельпо]»[514].

Как было показано в пятой главе, приближение кризиса всегда приводило к попыткам централизовать контроль над основными продуктами питания и потребительскими товарами, а также защитить благополучие столичных потребителей за счет ущемления жителей регионов. Те же опасения по поводу доступности товаров и по поводу общественного порядка в Москве, которые привели к принятию в апреле 1939 года тайного постановления о разгоне ночных очередей, нашли выражение в нескольких приказах об ограничении лоточной торговли на столичных базарах. К августу 1940 года Центральный комитет и Совнарком приняли постановление «о ликвидации торговли с рук промышленными товарами на московских рынках». Этот приказ, действие которого, судя по всему, не распространялось на другие города, запрещал любую продажу промтоваров «с рук», хотя через четыре дня исполком Моссовета выпустил пояснение, что запрет ограничивался только продажей новой одежды, тканей, галош и другой обуви[515]. Как видно из эпиграфа к третьей части книги, в котором описывается Тишинский рынок, в годы войны этот запрет не имел значительной силы. Тем не менее крупнейшие местные блошиные рынки действительно располагались в пригородах вплоть до 1946 года, когда было удовлетворено прошение городских властей о возврате к компромиссу 1930-х годов: лоточники вновь могли продавать новые товары, если платили ежедневный сбор, не устанавливали «спекулятивных» цен и не торговали «систематически» без патента. По предположениям чиновников, в пригородах блошиные рынки, вероятно, продолжали функционировать как «место сбора преступных элементов», – но там они едва ли могли помешать государственной торговле[516].