Светлый фон
толчея, толкотня толчок][486].
12 января 1937 года. В городе переживают по поводу нашего движения к социализму, поэтому толкучку передвинули на окраину, и система частной собственности теперь доживает там последние дни. Люди идут туда и тащат с собой все, что можно продать. Если у вас есть деньги, вы можете купить все, что угодно. Жизнь там свободная, там нет ограничений. Как на это ни смотри, этот рынок полезен и для предложения, и для спроса [Garros et al. 1995: 137].

12 января 1937 года. В городе переживают по поводу нашего движения к социализму, поэтому толкучку передвинули на окраину, и система частной собственности теперь доживает там последние дни. Люди идут туда и тащат с собой все, что можно продать. Если у вас есть деньги, вы можете купить все, что угодно. Жизнь там свободная, там нет ограничений. Как на это ни смотри, этот рынок полезен и для предложения, и для спроса [Garros et al. 1995: 137].

12 января 1937 года.

Рис. 8. Базарный день на рынке в Центральном сельскохозяйственном районе, 1933 год. Фото предоставлено Российским государственным архивом кинофотодокументов (РГАКФД)

Фото предоставлено Российским государственным архивом кинофотодокументов (РГАКФД)

 

За исключением районов, охваченных голодом в 1921–1922 и 1931–1933 годах, описание Аржиловского совпадает с описаниями других блошиных рынков первых сорока лет советской власти.

Кажется очевидным, что именно то, что отталкивало советских чиновников, привлекало к толкучкам народ. Ближе к концу 1930-х годов, когда вопрос выживания уже не стоял так остро, советские граждане посещали рынки не просто из необходимости, но и для развлечения. Местные власти пытались получить выгоду от развлекательной функции рынков, одновременно пытаясь удержать ее в официально очерченных, «культурных» границах. Поэтому ответственные за рынки в Молдавии, Магнитогорске и Днепропетровске могли с гордостью привести в пример кабаре, выступления кукольного театра и цирковые труппы, которые регулярно давали представления на сцене местного рынка[488]. Посещение таких выступлений обходилось дешево, и, конечно, они привлекали зрителей; помимо этого, именно непринужденная, раскрепощенная атмосфера, создаваемая лоточниками, способствовала тому, чтобы покупатели проводили на базаре весь день. Именно там, в среде «новых потребителей» времен сталинизма, возникали потребительские субкультуры, в частности, на молодежном рынке джазовых пластинок[489]. Кроме того, там можно было посмеяться над продукцией новой советской массовой культуры или заработать на ней. Наиболее ярким олицетворением анархических и карнавальных черт таких рынков был И. А. Славкин, завсегдатай Ярославского рынка в предвоенные годы. Славкин бросил карьеру юриста и присоединился к активно развивающейся индустрии создания бюстов и портретов Ленина в качестве натурщика. Славкин позировал для наиболее известных художников того периода в костюме и кепке Ленина, которые он сделал сам, и зарабатывал этим до 50 рублей в час; по выходным он изображал Ленина на рынке и продавал там свои фотопортреты прохожим. Следовало ли разрешить ему разработать серию открыток с Лениным, как он просил в 1940 году, или его следовало отправить в лагерь за уклонение от «общественно полезного труда»? Дилемму именно такого рода блошиные рынки ставили перед властями. А когда в НКВД наконец сделали выбор в пользу репрессий, место Славкина тотчас заняли другие «Ленины»[490].