Смеясь над своими персонажами или негодуя на них, Островский не уничтожает вместе с ними человека вообще. В его произведениях живет вера в торжество жизненного начала, в победу человеческого духа. Может быть, прежде всего поэтому и происходит то вторичное рождение этого драматурга для советской аудитории, свидетелями которого мы сейчас являемся.

2

2

Современный театр не нашел пока своего языка для такого возрожденного Островского. Театр еще живет в поисках более совершенных средств для новой сценической передачи его образов. Он «открывает» Островского по частям, спотыкаясь, делая ошибки, иногда теряя уже найденное, создавая множество вариантов для одной и той же пьесы, то бросаясь в крайнее экспериментирование, в чисто формальное новаторство, то отдавая себя в плен старым канонам постановок Островского, принятым в дореволюционном театре.

Лихорадочность и упорство поисков, резкая амплитуда колебаний в выборе художественных приемов уже сами по себе говорят о том, насколько насущной задачей для советского театра является полное овладение наследием Островского. Эти искания идут не только в столичных театрах. Они захватили периферийную сцену, где Островский тоже ставится в самых разнообразных стилевых манерах.

Для своего времени огромную роль в новом раскрытии Островского и в самой постановке проблемы освоения его наследства сыграла мейерхольдовская работа над «Лесом». Трудно переоценить значение этого спектакля, ставшего классическим в истории революционного театра.

Мейерхольд первый сорвал с Островского маску всепрощающей любви, которую надели на драматурга его позднейшие комментаторы, отвергавшие добролюбовское понимание Островского. Мейерхольд первый в театре открыл у Островского злость и беспощадность сатирика и увидел в нем те черты, которые делают его почти нашим современником: его веселость, динамическую силу его художественной мысли, его ощущение жизни как стремительно движущегося процесса и яркость его театральных красок.

Этот парадоксальный спектакль открыл дорогу для более смелого подхода к произведениям Островского. Современные сатирические маски мейерхольдовского «Леса» перевернули старое представление об Островском как об архаическом бытописателе. Они обнаружили в нем его необычайную жизненную силу и способность к неожиданным превращениям.

Но, выполнив свою положительную роль, мейерхольдовский «Лес» не дал подлинного решения новой трактовки Островского в современном театре. «Лес» зазвучал по-новому, но этого Мейерхольд достиг во многом за счет глубины образов, путем снижения социально-психологического содержания комедии и изменения ее композиционного замысла. В этом спектакле Островский оказался злым, остроумным, но несколько поверхностным сатириком, создающим карикатурные плакаты вместо сложных образов реально существовавших в прошлом людей. Его пьеса превратилась из комедии нравов в современное агитобозрение.