В «Изгнании из Эдема» если доступ к прошлому и имеется, то существует только в форме фрагментов и обломков. В одном показательном эпизоде сын находит библиотечный контрольный листок, по которому отец брал альбом фотографий погромов эпохи Гражданской войны, и усматривает в этом выцветшем клочке бумаги отцовское послание. Книга «Еврейские погромы 1918–1921 годов» была выпущена в Москве в 1926-м, под эгидой еврейской секции Народного комиссариата по делам национальностей. Мелихов включает в нарратив длинную выдержку из книги, с описанием изнасилований, пыток и расстрелов, которые происходили в черте оседлости в годы Гражданской войны.
В тексте Мелихова прошлое фильтруется через тройную призму утраты: исключение из «единства» народа, членство в котором потребовало уничтожения памяти отца, а впоследствии – утрату Советской России: «Мое отечество – не Россия, а СССР. То есть Советская Россия. Типовая картинка моего детства, от которой сжимается сердце… не плакучая березка и не курящаяся банька над прудом, а ржавый электромотор в мазутном ручье, расцветший малахитовой зеленью, сыпучие горы пропыленного щебня, оглушительная танцплощадка в Горсаду» [Мелихов 1994: 104]. Далее автор говорит, что, когда «тоска по Родине» становится совсем невыносимой, он отправляется на захламленный берег залива под Петербургом. Там он чувствует себя дома:
Среди битого кирпича, колотого бетона, драных бревен, ржавых гусениц, карбюраторов, сиксиляторов, среди гнутых труб, облезлых гармошек парового отопления, оплавленных унитазных бачков, сплющенных консервных банок, канистр, баллончиков из-под минтая, нитролака, хлорофоса, на целые версты простершихся вдоль морских ворот Петербурга, – на душу мне снова спускается покой. То есть безразличие. То есть счастье [Мелихов 1994: 104].
Среди битого кирпича, колотого бетона, драных бревен, ржавых гусениц, карбюраторов, сиксиляторов, среди гнутых труб, облезлых гармошек парового отопления, оплавленных унитазных бачков, сплющенных консервных банок, канистр, баллончиков из-под минтая, нитролака, хлорофоса, на целые версты простершихся вдоль морских ворот Петербурга, – на душу мне снова спускается покой. То есть безразличие. То есть счастье [Мелихов 1994: 104].
Прошлое фрагментарно, пошло на выброс, вышло из моды; оно лежит на свалке, помещено в список разномастных предметов, которые больше никому не нужны в повседневном быту и функционируют лишь как приметы разрушенной цивилизации. Ангел Беньямина с подрезанными крыльями на сей раз оказывается среди груды мусора, оставленной после советского эксперимента.