На последней неделе февраля Римус и Сиббальд встретились в апелляционном суде Лимы – впервые после окончания процесса об убийстве.

– Меня удивляет ваша позиция, – обратился Римус к прокурору. – В течение сорока двух изнурительных дней на суде по убийству в Цинциннати вы упорно настаивали на моей вменяемости. Но через двадцать четыре часа после того, как присяжные вынесли вердикт, хорошо вам известный, перед лицом суда по наследственным делам вы утверждали, что я безумен. И вот вы вновь здесь, опротестовываете мое заявление о том, что я здоров.

Один за другим нанятые Римусом психиатры предоставляли благоприятные для него результаты наблюдений. Гало, о котором говорил Римус, было скорее “следствием спутанности сознания из-за тревоги”, чем галлюцинацией или иллюзией. Он был не безумен, но лишь подвержен “ярости и страсти к насилию” в силу чрезвычайных обстоятельств. Хотя френология – система оценки личности путем измерения головы и черт лица – уже вышла из употребления, доктора обмерили и интерпретировали череп Римуса. Его обладатель оказался логичным, рассудительным и “вменяемым вне всяких сомнений”. Ничто в очертаниях его черепной коробки не указывало на психические отклонения. Его выступающий лоб, слегка нависающий над бровями, свидетельствовал о недюжинном интеллекте. У него была “голова могучего мыслителя”.

Врачи предоставили собственные заключения относительно обстоятельств гибели Имоджен. Любой мужчина в подобной ситуации, столкнувшись с таким предательством и утратой, был бы способен на убийство. Невероятно, насколько могут “сбить с пути” нормальный разум столь резкие и радикальные перемены. Женщину, например, могут вывести из душевного равновесия беременность или менопауза, для мужчины такими факторами станут оскорбление, болезнь и душевный кризис – особенно такой долгий и тяжкий, который пришлось пережить Римусу.

Но даже в этом случае Римус “многому научился за последние несколько лет” и, “возможно, хорошенько подумает”, если вдруг вновь испытает побуждение к убийству. Римус впервые признал, что убийство Имоджен было “неправильным с моральной и юридической точки зрения”, хотя и выразил свое сожаление в “очень жизнерадостной” манере. Он даже взрастил в себе равнодушное отношение к Франклину Доджу.

– Мне пятьдесят лет, – говорил он психиатрам. – Мне осталось жить лет двадцать. Нужно уладить еще несколько судебных тяжб, когда выйду отсюда, а потом я хочу покоя. А что касается мистера Доджа или кого-либо еще, прошлое давно минуло.

Кроме того, он был уверен, что правительство Соединенных Штатов “позаботится о Додже” и избавит Римуса от хлопот.