Предложения Ф. Коула были продиктованы не симпатиями к большевикам или русскому народу, а чисто американским сочетанием прагматизма и идеализма. И эти предложения были реальной базой для решения «Русского вопроса», они тесно переплетались с мыслями советника президента США Хауза, который 2 января 1918 г. писал в своем дневнике, что Соединенным Штатам следует искать сближения с большевиками и постараться «распространять нашу финансовую и промышленную поддержку по всем мыслимым направлениям»[3855].

«Я убежден, — писал в декабре 1918 г. в «Геральде» британский консул в Архангельске Д. Янг, — что, если делегация, состоящая не из чиновников или милитаристов, а из здравомыслящих людей, представляющих все политические партии Англии, встретится в нейтральной стране с советской делегацией, соглашение будет достигнуто после нескольких часов переговоров. Я считаю, что это соглашение окажется приемлемым, как для наших левых социалистов, так и для британских капиталистов, которые заинтересованы в том, чтобы вернуть свои деньги в России»[3856].

Действительно, большевики были готовы к подобному сотрудничеству, они сами неоднократно обращались к союзникам с официальными предложениями, с первых дней своей революции, с ноября 1917 г.[3857] Решимость большевиков подтверждал Локкарт, который в начале 1918 г. указывал, что любое коллективное заявление союзников будет большевиками принято. И даже после начала широкомасштабной интервенции большевики, постоянно продолжали демонстрировать готовность к диалогу.

Например, 29 июля 1918 г. наркоминдел Чичерин писал американскому послу Д. Френсису: «Я использую этот последний перед вашим отъездом момент для того, чтобы еще раз выразить мое глубокое сожаление по поводу неблагоприятного стечения обстоятельств, результатом которого стало ваше нынешнее путешествие через море… Передайте, пожалуйста. В своих посланиях, которые вы будете отправлять за океан, нашу любовь и восхищение великому народу пионеров нового континента, потомкам революционеров Кромвеля и братьев по оружию Вашингтона»[3858].

Показательна реакция Фрэнсиса на обращение к нему большевистского министра иностранных дел: «Эта телеграмма явно предназначалась американским пацифистам, и, опасаясь, что она будет передана Госдепартаментом американскому народу, я не стал пересылать ее»[3859].

Показательна реакция Фрэнсиса на обращение к нему большевистского министра иностранных дел: «Эта телеграмма явно предназначалась американским пацифистам, и, опасаясь, что она будет передана Госдепартаментом американскому народу, я не стал пересылать ее»[3859].