– Зачем ты это сделал, Мак-Феникс? Зачем? Чего тебе в этой жизни не хватало, раз ты решил ударить двух ни в чем не повинных, любящих друг друга девчонок, герцог недоделанный?

Его слегка мотнуло, точно я закатил ему пощечину, и он недобро прищурился. Он был холоден, он контролировал себя и дышал, как полагается, видимо, это сбило меня с толку, я не прочувствовал, что все трещит и рушится от моих слов, только построенное, только открытое в нем; я был зол, я был, черт возьми, прав, но мне нужно было остановиться, просто замолчать, осколки еще можно было склеить, но я продолжал долбить по ним молотком:

– Какого черта, Курт? Думал меня подтолкнуть? Думал, я увижу фотографии и тотчас разорву помолвку? Что ж ты за зверь такой, Мак-Феникс?! Судишь по себе? Так знай, слышишь меня, я все равно женюсь на Мериен, женюсь на ней вопреки всем твоим планам, потому что люблю ее, потому что не собираюсь ее терять и отказываться от нее из-за такого говнюка, как ты!

Курт улыбнулся и взял в руки бутылку шампанского, налил себе, мне, подержал немного в руке, точно взвешивал, много ли осталось. Сделал шаг из нашего закутка. И швырнул ее в центр залы, точно гранату, со всей силой, со всей отчаянной страстью – об пол.

Бутылка медленно, как в лунной атмосфере, упала на мрамор и разлетелась на тысячу брызг и осколков со страшным звуком, и по зале ресторана пошла волна легкой паники, осколки скользили по полу, под соседние столики, по ногам; люди подскакивали, сметая с собственных столов тарелки и бокалы, вскидывали раненые ноги, пиная соседей, заливая соусом скатерти… По зале шел какой-то тихий нескончаемый взвизг.

Мак-Феникс проследил за сотворенным маленьким хаосом, взял бокал, пригубил.

– А славный был вечер, – когда он повернулся, я с ужасом прочел в его глазах страшную белую ярость, все сметающую, точно песчаный самум. – Давно у меня не было такого. Спасибо, – лорд достал бумажник, швырнул его содержимое на стол, какие-то крупные купюры, я не разобрал, напуганный своими же словами и его реакцией: – Но не считай себя центром моей вселенной. Ты всего лишь врач.

Он вышел прочь из ресторана, а я все сидел и смотрел ему вслед, вокруг меня суетились какие-то люди, официанты, метрдотель, кто-то еще, наконец, я опомнился, встал, отбрасывая салфетку, и поспешно вышел на улицу, не слишком надеясь догнать Курта, но отчего-то надеясь все ему объяснить.

Он как раз убрал верх «Ягуара», вновь превратив его в кабриолет, что по холодной октябрьской погоде было сродни самоубийству, и поворачивал ключ, все еще белый от ярости, со сведенными зубами, со злыми прорезями, бойницами вместо глаз.