– Я тоже по тебе скучал, – улыбнулся Мак-Феникс, а потом поцеловал меня, точно скреплял контракт печатью.

– Я тебе нужен, Мак-Феникс, ты сам мне написал, никто не заставлял, я всегда буду нужен, смирись и не бойся. Если когда-нибудь станет иначе, я тебя просто убью!

– Договорились. Все, все, Джеймс. Я сейчас уеду. Ты останешься здесь, а я уеду. Мне еще играть, не знаю, как я все это осилю, но я хотя бы помню, что должен. Велли прав, как всегда. Если я сорвусь и останусь с тобой, мне вообще все будет по фигу. Так что… Я переоденусь и приведу себя в порядок. Дома. А потом мы пообедаем, хорошо? Приглашаю в ресторан, будем отмечать твое назначение. Нам есть что отметить, ты не находишь?

Я уступил ему ванную. В конце концов, я был радушным хозяином, а ему предстояло ехать к себе на Беркли-стрит. Я ограничился спальней и полотенцем. И воспоминанием о его горьких губах, и об отлетающих пуговицах, и о жарком теле под моими руками, отвечающем судорогой на каждое прикосновение.

***

Обедали мы в любимом ресторане Курта, где у лорда был постоянный столик в укромной нише и проверенный состав официантов. «Как обычно!» – говорил Курт, делая заказ, и нам моментально уставляли стол холодными закусками, за которыми мы коротали время в ожидании супа.

На этот раз я нарушил традицию, потребовал меню и к постоянному набору заказал несколько блюд на удачу, из чистого упрямства и от переполнявшего меня звонкого счастья. Курт не препятствовал, он улыбался так, что у меня начиналась аритмия, я в жизни не видел у него такой спокойной и светлой улыбки, и, вторя мне, вместо бокала воды он заказал шампанское.

– Курт, не дури! Ты за рулем, пожалуйста, держи себя в руках!

– Брось, Джеймс, я и так как пьяный!

Мы глядели друг другу в глаза, и наши руки соприкасались над столом, и наши ноги стремились соединиться коленями под столом. Смотрелись мы так, как, согласно моей легенде, смотреться не должны были ни в коем случае.

Я сидел и повторял как заклинание, что не люблю его. Что не люблю его до такой степени, что впору сойти с ума от равнодушия. Что все, что я делаю сейчас, продиктовано единственной целью: сделать его хоть капельку счастливее. Я видел, что у меня получается, я это видел, и у меня перехватывало горло от нежности.

Я внушал себе, что все еще свободен, и в любое время могу остановиться, что это просто наваждение, бред, наркотическая ломка, а сам рассказывал, как я скучал, как прятал в сейф мобильник, чтоб не звонить ему и не слать поминутно смс, но все равно сорвался.

А он признался в ответ, что смог сосредоточиться на деле лишь тогда, когда дал себе слово позвонить мне вечером. Но облегчения звонок не принес, поскольку я сказал, что не жду, но так было даже лучше, обида на подобную несправедливость помогла ему собраться. Вот если б я проговорился, что скучаю, в клубе его не удержали бы никакие доводы.