Прогулки эти как-то сразу и неожиданно прекратились, должно быть оттого что заболела мать. Она исчезла из памяти, потом Мария узнала — мать увезли в город и там она умерла. Смерть отца прошла тоже незамеченной: Мария в то время уже училась в городе, а когда пришло известие о его кончине, приехать не удалось.

Так они остались вдвоем с братом. Усадьба понемногу приходила в упадок, все попытки брата наладить хозяйство оказались неудачными. Деревня жила своей жизнью, бывшая барская усадьба — своей.

Университет, куда она поступила, поразил ее: как будто распахнулись двери и окна, которые были до того наглухо закрыты. И поразили не занятия в чинных с высокими потолками аудиториях, не наклонные, амфитеатром, ряды, на которых хмуро рассаживались, скрипели карандашами, гудели о чем-то бородатые студенты в тужурках и студентки в глухих платьях, с высоко подобранными волосами. Не лекции, когда где-то внизу у доски мечется всклокоченный молодой профессор и стремительно говорит: «таинственная сила мистицизма», или: «беспощадная логика киников», или: «безусловная категоричность христианства»... Нет, поразили ее вечера, когда собирались у кого-нибудь на квартире или в комнате, которую снимала студентка или студент, пили из медного пузатого самовара чай и спорили, спорили до хрипоты. Все участвовали в каких-то таинственных «кружках», ходили на собрания, о месте которых при Марии Гавриловне попервоначалу не упоминали. Двое или трое уже испытали высылку или тюрьму. Спорили об отношении к России и ее народу, и, хотя народ как-то был отделен в разговорах от них самих, говорили о нем в самой превосходной степени, не забывая никогда упомянуть о «своем долге перед ним». Для нее, Марии, как она поняла, это значило — после университета вернуться в Балочное, образовать там школу и учить детей.

Несколько раз приезжал брат Всеволод, приходил на эти чаепития, но в спорах не участвовал, хотя в университете Мария видела его с бородатым студентом, мрачным, с решительно сжатыми губами, в пенсне на цепочке.

— Корзунов. Один из тех... Участвовал в заговоре против губернатора. Говорят даже, ему поручали стрелять, — шептали подруги.

Вечерами Всеволод рассказывал: он теперь понял, хозяйствовать в деревне надо совсем по-другому. Нужны новые методы. В Европе фермеры уже начинают прислушиваться к ученым, в Америке переняли у туземцев и стали широко сажать кукурузу. Недопустимо, что жизнь в русской деревне на зиму замирает, что он уже все продумал, выписал семена сои и связался в городе с человеком, который обещал доставить ему станок катать зимой пимы — обувь, которая, безусловно, найдет при наших снегопадах и морозах спрос.