Весной она сдала сессию, сдала неожиданно для себя очень хорошо, даже профессор, тот самый, что читал о киниках и Канте, выслушав ее ответ про французское Просвещение, ласково тронул руку и сказал: «Вот именно, с таким чувством!», но тут же отошел и никогда больше, встречая в коридорах, не заговаривал, а только отвечал на поклон.

Прежде чем ехать летом на каникулы в Балочное, она всякий раз шла гулять на берег реки. Великая река текла, огибая кирпичные, с зубцами стены и кирпичные круглые башни с островерхими крышами, около самой воды лежала выброшенная на берег барка, сквозь проломленные борта и кривые, держащие их брусья были видны заливной низкий берег, густая, начавшая желтеть трава и какие-то голенастые высокие птицы, разгуливающие в ней.

Балочное встретило жарким июнем, скупой зеленью старого небольшого прозрачного сада, по утрам из степи густо тянуло отцветающим шиповником; пруд наполовину высох, и черную воду обнимало ниже ивняка такое же черное с зелеными пятнами тины кольцо обнажившегося дна.

Вставали они рано. Всеволод кричал под окном:

— Проспишь царствие небесное!

Она открывала настежь раму, перекидывала босые ноги через подоконник и падала на руки брату, потом они, дурачась, наперегонки бежали к пруду, в маленькой, на две кабинки, купальне переодевались; Всеволод первый с размаху падал с досок в воду, выныривал, отфыркивался, к лицу прилипала зеленая полоска травы или круглый коричневый лепесток, отбрасывал их и, перевернувшись на грудь, рывками, размашисто, саженками начинал плыть от берега. Мария Гавриловна сходила в воду мелкими шажками, останавливалась; вода всякий раз сперва казалась холодной; потом, присев, выставив вперед руки, неожиданно отталкивалась и, уже радостно чувствуя — нет, не холодна, великолепная вода! — плыла. После купания пили чай. Брат раскладывал перед собой старые газеты. Жизнь текла медленно, газеты были недельной и двухнедельной давности и не отличались между собой даже объявлениями. Всеволода беспокоила Англия, и еще он по нескольку раз перечитывал сообщения о напряженности, возникшей, по слухам, между Россией и Японией...

Однажды он прочитал корреспонденцию, в которой журналист беседовал с женой русского морского офицера. Зимой русские военные корабли, уйдя из замерзающих владивостокских бухт в вечно теплый Нагасаки, отстаивались там и даже проходили мелкий ремонт, для семей снимали квартиры. Жена офицера очень хорошо отзывалась о японской прислуге, хвалила чистоту и порядок в японских домиках, была довольна и базаром.