— Ну разве можно так? — раздался над ее головою голос.
Она подняла лицо и увидела, что рядом стоит офицер — два ремня перетягивали крест-накрест грудь, пуговицы блестели. Он снял фуражку, и Мария Гавриловна узнала в нем того, кто смотрел на нее в приемной земского начальника. Фуражку он теперь держал на согнутой руке, козырьком от себя и старался выразить на лице сочувствие.
— Вам нужна помощь? Простите, если я делаю это навязчиво.
Ему нужно было что-то ответить.
— Нет, нет, право, ничего. Мне просто взгрустнулось.
Она встала и направилась к выходу, офицер последовал за ней.
— Вы, должно быть, человек в наших краях новый? — спросил он.
«Хочет познакомиться. Ах, не все ли равно», — подумала она и сказала:
— Я выросла неподалеку. Да и в городе зиму уже пожила.
— Не вас ли я случайно видел несколько раз возле женской гимназии?
— Право, не знаю. Могли видеть.
Он задал еще несколько вопросов о том, не кажется ли ей город скучным и читала ли она последний роман господина Данилевского? Мария Гавриловна уже успокоилась, решила: что дурного в том, что он провожает меня? Ничего дурного, — и ответила в том смысле, что город, как все провинциальные города, хорош своей малостью.
— А вы, вероятно, часто бывали в столице? — быстро спросил он.
Она рассказала, где училась и как успела поучительствовать в деревне.
Они стояли на площади, прямо против белого острожного здания.
— А я вот тут, можно сказать, прозябаю, — офицер криво усмехнулся и показал на тюрьму. — Помощником смотрителя. Если захотите прикоснуться к язвам общества, рад буду их показать. Ничего не скрою, будьте уверены.
— Благодарствую, — сказала она, вспомнила однажды сказанные слова Корзунова о несправедливости государственного устройства и особенно институтов, имеющих назначением своим карать и удерживать народ в повиновении, решила, что предложением не следует пользоваться, но высказать это не успела.
— Вы человек, сразу видно, добрый. Заболела дама, которая приходила и писала арестантам письма. Благородно, очень по-женски. Если бы вы согласились. Хотя бы раз. Для несчастных.
Теперь отказаться стало невозможно, и Мария Гавриловна сказала — «да». Условились, что это будет через неделю и что он будет ждать.
Первый раз за год Мария Гавриловна шла к себе домой веселая, удивила хозяйку, улыбнувшись, и легко, пританцовывая, убежав к себе в комнату. Комната ее была на отшибе, с ходом около черной лестницы. Около двери стоял столик с зеркальцем. На него хозяйка клала, когда они приходили, письма.