— А вы пишите что хотите.

— Еще вашей жене несколько слов. Мол, помню. Жди.

— Пишите, мне што... Подписать? Подпись-то я могу...

Когда арестанта увели, Мария Гавриловна спросила:

— За что он сидит? Веселый какой!

Надзиратель махнул рукой.

— Поджег. Соседа этого он сам и спалил. Ну, ничего, сидеть ему много, веселье с него собьют. Второго вести, ай нет?

Пришли еще двое арестантов, эти были молчаливые, чем-то испуганные. Они соглашались на все, что предлагала им писать Мария Гавриловна, а вместо подписи поставили под письмами кресты.

— Вот и поработали, славно как, — сказал помощник смотрителя. Он вернулся, когда надзиратель увел последнего арестованного. — Пальчики испачкали, мы их сначала попробуем так...

Он выхватил из кармана платок и, прежде чем Мария Гавриловна успела взять его, сам начал делать вид, что оттирает чернильное пятно. Потерев, взял узкую кисть и, наклонившись, попробовал поднести к губам. Она едва успела вырвать руку, вспыхнула, назад по коридору и через тюремный двор не шла, почти бежала, офицер, поспевая сзади, что-то вкрадчиво говорил, они вышли из тюрьмы, длинно и гнусно пропели железные ворота. Площадь показалась ей гнетущей: слишком много света, много огня и полуденных белых красок. Она постояла без сил, прикрыв глаза ладонью, офицер рядом что-то продолжал говорить. «Нет, не нужно», — не понимая, о чем идет разговор, ответила она и ушла, торопясь пересечь площадь.

На противоположной стороне около мануфактурного магазина в глаза ей бросилась высокая женская фигура в черном. Женщина стояла и пристально с неудовольствием рассматривала ее — Марию Гавриловну.

Это случилось во время последнего урока, отзвенел колокольчик, с которым, шаркая растоптанными ногами, прошел по коридору старик сторож, в дверь заглянула дама из восьмых взрослых классов, поманила Марию Гавриловну, кивнув пальцем, и негромко произнесла:

— Вас ждет директриса.

Шла по коридору уже чувствуя беду, едва затворила за собой дверь, директриса — она сидела за большим, с зеленой, казенного сукна, скатертью столом и читала какую-то записку, — поджала губы, повернулась вполоборота.

— Я давно хотела с вами поговорить. Вы у нас, кажется, ровно год? — сказала она.

— Будет осенью, — ответила Мария Гавриловна.

— На частной квартире?

— Снимаю.

Марии Гавриловне оттого, что директриса говорила подчеркнуто официально, а не вызывала на доверительный разговор, стало холодно и неуютно.