— Слушай, детка, а ты могла бы попросить твоего рыцаря прийти ко мне?
— Зачем?
— Скажем так — я готов сознаться в одном преступлении и дать показания. Но, поскольку речь идет об интересах
— Я не знаю, но… попробую.
— Попытайся, детка!
Девушка хотела что-то сказать, но тут сержант-охранник сделал шаг в их сторону, и Берген отпрянул от двери так быстро, словно боялся выстрела в лицо.
Разговор с Карлой заставил Гурия задуматься, и в отделение, где находились перевозимые на Вангею заключенные, он зашел мрачным, погруженным в собственные мысли. Перед камерой, в которой находился Шоррен, пришлось остановиться и взять себя в руки, иначе тот почувствует его состояние.
Шоррен сидел на койке, запрокинув голову и упираясь затылком в стену. В ушах его были заметны крохотные клипсы. Он слушал… музыку? Гурий кашлянул несколько раз, привлекая внимание. Клипсы были нового поколения, практически полностью изолировавшие пользователя от окружающего мира, и Шоррен опомнился, лишь когда его тронули за руку. Вскочил, выдергивая клипсы из ушей.
— Виноват. Это…
— Это запрещено, — сказал Гурий. — Не то, чтобы арестантам нельзя было ничего передавать, просто… в твоем состоянии… с этими клипсами ты становишься полностью беспомощен.
— Простите, капитан, — Шоррен слегка расслабился, торопливо выключил портативный магнитофон. — Это мне принесла лейтенант Чайво. Она… заходила…
— Уже? Мы всего сутки в полете!
— Она… мы с нею…я и… — Шоррен отвернулся, по укоренившейся привычке пряча взгляд.
— Понимаю, — Гурий присел на койку, за локоть подтянул парня к себе. — Тоже вот воспользовался своим правом одного посещения… Как ты?
— Как я могу быть? — Шоррен пожал плечами. — Как всегда.
— Еще восемь дней, и мы будем на месте.
— Да.
— Я… хочу тебя предупредить…
— Понял, — Шоррен все еще сидел, отвернувшись к стене. — Если надо будет давать показания, я все скажу.