Тарашкевич немного помолчал, потом продолжил:
— Это болезнь, и ее, ты прав, не знают как лечить. Она не чума или холера, поэтому двигается очень медленно. Я не думал, что нас она коснется. Все надеялся, что обойдет стороной. Молился каждый день…
Кастусь недоверчиво покрутил головой:
— Возможно ли это, отец Ян? Чтобы была болезнь, а ее даже никак не назвали.
Священник промолчал, а Кастусь ответил себе сам:
— А вообще-то может. Ведь многие болезни еще сто лет назад не знали. А откуда вы знаете о них, батюшка?
— Я, — глухо сказал Тарашкевич, глядя в пол, — родился в Полесье, в маленькой деревушке. Сейчас ее уже нет, поэтому не важно, как она называлась. Когда мне было шесть лет, в деревню вернулся старик. Когда-то он сбежал в Запорожскую Сечь, был в разных странах, а закончить свой век решил на родине. Он прожил всего полгода, а потом тихо отошел.
Священник вздохнул, Кастусь внимательно слушал. Трещала лучина.
— Никто не заподозрил худа. Отпели, схоронили и забыли. А потом он пришел к дочке своей сестры. Не знаю, что он с ней делал, но девица вскорости сгорела, как свечка. Так же, как Адам.
Кастусь шумно сглотнул. Отец Ян с трудом поднялся и, сменив лучину, продолжил рассказ, опираясь на стол:
— Не знаю, как так вышло, но люди ничего не заподозрили. Схоронили девушку. Упырь стал приходить к ее матери, вдове. А. потом рядом слег еще один мужчина — к нему упырь не ходил, но тот все равно отошел. И они стали наведываться в деревню вдвоем.
Тарашкевич замолчал, прикрыв глаза рукой, словно вспоминая что-то.
— И что же, батюшка?
— Люди пошли на кладбище, чтобы отрыть могилы, но тогда случился паводок, небывало сильный. Вода стояла высоко, даже кладбище залило. Люди не смогли добраться до могил упырей… После этого осталось только бежать.
Кастусь молчал. Отец Ян тоже. По стенам ползали красные тени, отбрасываемые тонким огоньком лучины.
— Но бежать, когда здесь скотина и добро… Тогда на могилы опустили дубовые колоды — в народе говорят, что это не дает упырям подниматься, — и понадеялись, что это поможет. Не помогло. Упыри снова пришли, а утром от лихоманки слегла одна женщина.
— Что с ней сделали, отче?
Тарашкевич поджал губы, кашлянул в кулак, сказал бесцветным голосом:
— Убили, Кастусь. Не стали дожидаться, пока она превратится в упыря.
— Убили? Больную?