— «Не надо вести себя столь замкнуто в присутствии надзирателей», — Прескотт бросил взгляд за спину Маркусу на стоявшего там Ярви. — «С вами теперь хорошо обходятся?»

— «Ну, на этой неделе мне ещё ничего из внутренних органов не отбили, если вы про это спрашивали, председатель», — моргнув, ответил Маркус.

— «Да, понимаю. Прости за всю эту ситуацию», — сказал Прескотт, обратив внимание на несколько старых и уже желтеющих синяков на плече Маркуса. Хотя они из-за чего угодно могли там появиться. — «Именно поэтому я и лично приехал, чтобы такого уж точно не повторилось».

Маркус ему на это ничего не ответил, но не из дерзости, а, скорее, наоборот — он был в смятении. А затем он вновь стал тем самым Маркусом, какого Прескотт и ждал увидеть: истинным наследником династии Фениксов. В его голосе вновь зазвучали аристократические нотки.

— «Скажите Хоффману», — начал он, — «чтобы перестал пытаться загладить свою вину. Я сам во всём виноват. И неважно, почему именно я так поступил. Я заслужил свой приговор. Это больше не его забота».

— «Не хотел бы тебя расстраивать, но к полковнику это не имеет никакого отношения».

— «Само собой».

— «Как бы ты там к этому не относился, Маркус, но приговор тебе смягчили не просто так, а приняв во внимания твои заслуги за годы службы», — сказал Прескотт, подумав о том, что, естественно, всё равно не сможет рассказать Фениксу об основной причине такого поступка. — «Твоя казнь подорвала бы боевой дух солдат. Да и к тому же однажды ты снова можешь понадобиться армии КОГ. Ты ведь и сам лучше других понимаешь, что у нас за ситуация образовалась».

Прескотт решил, что стоит забросить ему эту приманку. К тому же, так уж вышло, что это была чистая правда: рано или поздно придёт время, когда потребуется отправить солдата со столь уникальными навыками ведения боя, как у Маркуса, на какое-нибудь смертельно опасное задание. Так что лучше оставить его сидеть тут в ожидании этого дня, а не отправлять на передовую, где он в любой момент погибнуть может. Но Прескотт решил не вдаваться в такие подробности, ведь даже столь короткая фраза произвела потрясающий эффект на Маркуса. Его взгляд мигом изменился, словно вновь бы засиял. Он стал чаще моргать, да и лицо, казалось, стало приобретать нормальный оттенок. Прескотт решил, что будь перед ним любой другой человек, то подобную реакцию вызвала бы возможность просто выйти на свободу. Но в данном случае у Маркуса Феникса имелись совершенно иные мотивы. Он хотел искупить свою вину, пожертвовать собой, умереть ради КОГ… Хотя нет, скорее, не ради государства, а ради своих боевых товарищей. Он хотел понести наказание за смерть всех тех людей, что погибли из-за него. Вот почему Маркус и решил, что Хоффман пытается искупить вину. Именно поэтому он и выбрал столь эмоциональное слово с почти что религиозным оттенком — “искупление”. Ведь окажись Маркус на месте полковника, то именно так бы себя и чувствовал. От всего этого веяло жалостливой непорочностью. Под всей этой маской неравнодушного спокойствия Прескотт почувствовал себя крайне неловко.