– Я… я… я же… она… мы… на насыпи… а он…
Шах очнулся – уставился.
– О чем ты?
Рыдает, лапочет – не разобрать. Даже думать не стал – в кружку питья налил и прямо в лицо ей выплеснул. Очнулась и она и Самер. Один мысленно выругался, ладонью с лица липкую жидкость стряхнул. Вторая во все глаза на Вейнера уставилась, перепугавшись, а может просто в шоке.
– Майльфольма видела?
– Он… да. Поговорить, сказал. Эя обрадовалась ему, а потом чего-то насторожилась. Он как из-под земли вырос.
– О чем говорили?
– Я… – и плечами пожала, головой замотала. – Как да что… Страж, мол, мой… Поговорить, оставь…
И опять в слезы.
Самер вздохнул, обнял и вывел.
Шах остатки питья в кружке глотнул и вновь замер, уставившись в одну точку.
Ночь сгустилась, а он все сидит и перед собой пялится. Никаких эмоций, никаких целей, ничего – пустота внутри, дикая, тоскливая, и тонет в ней, и всплывать не хочет – некуда, незачем. Только на миг вдруг почудится поляна с цветами и Эра смотрит с поволокой, улыбается. Плечи узкие, точеные, руки нежные…
Только нет ее больше. А не верится. И жаль до боли, что зайти к ней не может – Эрлан там. И за него душу мутит. Одна надежда – немного и придет в себя, а внутри тонкой стрункой эта надежда обрывается – не придет. Знать и желать – вещи разные.
Самер весь пол за его спиной истоптал. Радиш на столе на руки улегся – спал, а Шах все сидит не шевельнется. Глубокой ночью уже заглянул к Эрлану – тот руку Эре целовал, к своему лицу прижимал и все шептал что-то, лицо безмятежное, словно сказки рассказывает. А у нее застывшее, белое, как снег.
– Не трави себя, поспи, – отодвинул от дверей Шаха Самер. Тот смотрит будто и не здесь:
– Его вытаскивать надо.
– Вытащу. Поспи.
– Не хочу, – отошел к столу.
Кто-то приходил, кто-то уходил с вечера до утра – не замечал. И не заснул – вырубился прямо за столом.