– Нет, стойте, – попросила я главу Комитета безопасности. Я пропустила всю эту его длинную тираду, потому что стояла и смотрела на мужа и не могла поверить. Он казался словно длиннее и прерывистее, пунктирнее своего дубликата. Почему-то дубликат был словно более реальным, слишком реальным. Этот же мерцал, как белый шум. Я бы сказала, что у него был несчастный вид, но во всем этом переливалось и хлестало через край что-то намного более несчастное, чем несчастный вид. – Я хочу, чтобы все вы вышли. Мне нужно наедине.

– Вы не имеете права ничего сделать без моей санкции, – сказал глава Комитета и посмотрел на меня ледяным змеиным взглядом. – Вы и так творите неизвестно что.

– Вышел немедленно, собака, – сказала я.

Глава Комитета неожиданно послушно покорился и вышел.

Мы остались с мужем наедине.

– Зачем ты ее убил, сволочь? – заорала я. – Что она тебе сделала?

– Ничего она мне не сделала! – заорал муж в ответ. – Сколько раз объяснять уже! Не помню я, не помню! Взял и убил: раз, два, три, двадцать три!

– Не помнишь, как убил?

– Помню, помню, как убил! Убил, пришел домой, лег спать. Проснулся утром, ее нет. Думаю: все же убил. Собрался в полицию звонить, а они сами приехали. Спрашивают: ты убил? Я говорю: вроде да!

– Так почему, сволочь ты?

– Не знаю! – сказал муж и зарыдал. – Да когда вы уже наконец-то от меня отстанете. Говорю же: я это делал и не понимал, почему я это делаю. Это был кошмар какой-то. Как сон наяву.

– А, у Набокова такая книжка была, – сказала я. – Там он жену задушил во сне и тоже так и не понял, как оно так случилось. Как же она называлась? Я даже погуглить не могу. А хотя нет, могу. Только тут нечем. Вспомнила. «Прозрачные предметы» она называлась. Помнишь, ты мне подарил подарочное издание, с голограммами, на тридцатилетие? Я еще шутила: тоже, небось, задушишь меня однажды. И правда, смешно было. Пока однажды ты и правда не проснулся с руками на моем горле.

– Нет, – сказал муж. – Нет, нет, нет, только не это, только, блядь, не это.

* * *

И я сказал: да, я портал, точнее, я здесь через портал, я не виновата, что он такой уродливый, этот портал, какой был. А он начал плакать, и биться головой об пол, и повторять, что не может такого быть. Тогда я сказал, что нечего плакать, надо было раньше плакать, и было больно, и снова боль. Тогда он спросил, зачем я пришел, но я не знал, зачем я пришел, и мне стало снова больно и я попробовал сказать ааа или просто а, но все застряло не в горле даже, а в мозгу, и я словно закашлялся мозгом, там засело это аа, как маленький неудобный топор или кистеперая рыбка. И я сказал ему: я живу с твоим дубликатом, его похитили, и он тоже ничего не знает о том, почему он меня убил, и ты тоже не знаешь, вы что, сговорились с ним. И он ответил: нет, я не сговорился ни с кем, я не понимаю, как это случилось, это самое страшное, что вообще со мной когда-либо случалось. И я сказал: нет, это не самое страшное, вот то, что со мной случилось, это самое страшное. И он заплакал и сказал: это случилось не с тобой, а с ней, ты просто копия. И я заплакал снаружи, но внутри тоже была боль, и сказал: я не просто копия, дурак, я не просто копия, мать твою. И он сказал: господи, как же это мерзко. И я снова заплакал внутри и сказал аааа, и кистеперая рыбка немножко проплыла в мозгу вперед к свету, и тогда я сказал: тебе тут плохо, наверное, давай я тебя заберу, я не хочу, чтобы ты страдал, страдание, боль, страдание, страдание, больно. А он ответил: я хочу умереть. А я сказал: ты не знаешь, что такое смерть. А он ответил: ты тоже не знаешь, а я ее видел своими глазами. А я сказал: ты ее не видел, ты ее сам создал вот этими же руками. А он ответил: клянусь, я не убивал, этими руками убивало ее что угодно, только не я, а я кричал внутри, и я тоже кричал внутри, и он повторил: я кричал внутри, но и я тоже кричал внутри, аааа, повторил я, аааааа.