* * *

Я схватилась за голову. Неужели все? В мозгу нарастал неприятный, буравящий весь мир крик.

– Это невыносимо, – сказала я мужу. – Пойдем со мной, что поделать. Я попробую сохранить тебя, раз меня сохранить уже не получится.

Объяснить происходящее далее я могу только репутацией диктатора: вероятно, его считали взбалмошным и опасным. Я практически ничего не предпринимала сама – озвучивала свои желания изнутри диктатора замминистру замминистра и главе Комитета безопасности, и они передавали их нужным людям. Мировое правительство мгновенно согласилось выдать нам моего мужа – в обмен я пообещала своим диктатором (это как пообещала своей собакой; хотя собакой удобнее любить и носить камни, чем обещать) выдать скрывающегося в нашей стране киберпреступника, дубликат которого мы хранили на всякий случай. Кто знает, может быть, именно на этот.

До момента экстрадиции я попросила взглянуть на протоколы допросов. Но там все было слово в слово, как говорил муж: сам не понимаю, как так вышло, я кричал, я увидел, и я ударил, и моя рука будто сама поднималась и опускалась, и била ее раз, и два, и три, и я ее бил, и бил, и кричал внутри, и рука продолжала бить ножом, и я чувствовал мягкое и твердое, и кричал, но все равно продолжал, и это был не я, клянусь, это был не я, я хочу, чтобы вы знали, что это был не я, я хочу, чтобы она знала, что это был не я.

– А кто? Выходит, ты меня убил, потому что сошел с ума? – спросила я. – Я не понимаю.

– Я не знаю, – сказал муж. – Поэтому меня вначале в психиатрию положили. Несколько месяцев держали на капельницах правды. Но ничего не вышло. Простите, пожалуйста.

– Не надо со мной на «вы», – прошипела я. – Ты просто не хочешь говорить правду. И притворяешься, что ее в тебе нет. И сейчас врешь мне, потому что я диктатор.

– Даже если бы я знал, что это было, это бы ничего не изменило, – жалобно сказал муж.

Он не понимал или не хотел понимать, что я – тоже я. Что я ничем от себя не отличаюсь, пусть и отличаюсь теперь практически всем.

Мы с телохранителями выходили из тюрьмы гордые, как укротители мысленных тигров. Муж смотрел на меня с болью – наверное, это больно, когда убитый тобой человек приходит, чтобы забрать тебя неизвестно куда, в теле диктатора далекой чужой страны. Я попробовала представить, каково это, – но у меня не получалось. Оказывается, из биологического текста – конечно же, это описка – тела, я говорю лишь о моем временном кричащем теле, – сложнее проявить эмпатию. Хотя, возможно, акт освобождения мужа и был актом эмпатии – я, безусловно, намеревалась освободить его, купив ему билет в одну из нескольких стран, не подчиняющихся мировому правительству, и по-быстрому организовав все необходимые для этого бумаги. Все опять же устроилось моментально – пара звонков, и вот уже курьеры привозят к выходу из тюрьмы пачку документов.