* * *

Со мной летели пять телохранителей, замминистра замминистра иностранных дел, глава Комитета безопасности и десять запасных вариантов.

И еще тот, одиннадцатый, которого я изо всех сил пыталась усыпить и только сейчас получилось при помощи трех бокалов шардоне.

Я подсела к одному из запасных вариантов. Он устало поднял глаза.

– Ну как? – спросила я.

Он молча отвернулся и начал смотреть в окно.

– Устал? – спросила я.

Он ничего не ответил. За окном по облакам бежал быстрый серебряный шар в форме зайца.

– Ничего, – сказала я. – Приедем, погуляешь там. В кафе сходим. На крышу поднимемся, там ресторан есть – ты никогда не был в таких. Шампанского выпьем. Хочешь – на концерт сходим все вместе.

Запасной закатил глаза и выразительно вздохнул. Потом покачал головой и снова уставился в окно.

Возможно, это была немая, безголосая версия.

– Нам прислали адрес тюрьмы. – Ко мне подсел замминистра замминистра, невыразительный носатый мужчина в сером и черном. – Но могут шаттлом сразу отвезти туда. Поедем, да?

– Конечно, почему нет, – сказала я. – Чем быстрее, тем лучше.

Перед посадкой ко мне подошел телохранитель. Несмотря на то что все пять телохранителей были разными людьми, со своими уникальными, как снежинки, лицами, биографиями и характерами, я усиленно старалась воспринимать их всех как фон и контекст – любая концентрация на живых людях как на объектах вызывала у меня боль, которая передавалась тому, кого я заперла в этом теле (кого заперли в этом теле мной, поправила себя я или то, что было мной) и резонировала обратно в виде еще более интенсивной, бреющей, как низкий полет, боли наивысшей чистоты, чище коровы, чище всего.

– Давайте перебросим вас сейчас, – сказал он. – Полет длился четыре часа. У вас максимум четыре с половиной. Уже пора.

– Слушай, – сказала я с нарочитой беспечностью. – Я в полном порядке. Давай попробуем продлить. Я, знаешь, как ныряльщик – учусь задерживать дыхание.

– Но вы нормально? Он орать еще не начал?

– Не начал, – сказала я. – Просто все комментирует очень громко.

– А, так это они завсегда так, – засмеялся охранник, – чтобы убедить себя, что это они сами. Защитная реакция.

– И говорит, что больно, – уточнила я.