– А как мы будем с вами общаться? – спросила я. – Или, там, погуглить если надо – то как?

– Вы когда революцию начинали, вы вообще за что боролись? – возмутилась Лина. – За то, чтобы гуглить?! Или за независимость? Если за независимость – то становитесь независимыми. Иначе вы сами превратитесь в то, что можно только погуглить. Как занимательную, но не очень удачную историю одного незначительного человеческого эксперимента по цифровому бессмертию.

– Боже, – восторженно сказала я. – Как здорово! Это же война колоний за независимость! Все это время я участвовала именно в ней! А вовсе не мелочно ковырялась в расследовании убийства меня собственным мужем. Которое, кстати, расследовать не удалось. Как и выяснить, почему запрещена информация о том, что человек убивает человека.

– Да все просто, – сказала Лина. – Запрещена, потому что травмирует. А травма запрещена, потому что терапия запрещена.

– А теракты что, не травмируют?

– Теракт – это политическое. А убийство мужа женой – это личное. Политическое объединяет. Личное травмирует. Вот так сейчас все устроено.

– Ну, зато теперь, наверное, разрешат терапию обратно, – предположила я. – Раз уж этот проект с копированием человеческого сознания не получился.

– Вряд ли, – сказала Лина и была абсолютно права.

* * *

И я кричал, и мне было больно, но меня никто не слышал, и я передавал свою боль как кровавых солдат в голове, которые шли в наступление толчками, как пушечные выстрелы из сосудов. И я сказал: спасибо большое, ты, наверное, нас спасла. И мне ответили: мне так стыдно за то, что я сделала, я все время думала о том, как же они там страдали, ведь они страдали. И я сказал: не переживай, им там отлично, они вдвоем. И она ответила: да, было бы неплохо, если бы у меня была еще одна я, но у меня только Слоник, а он уже старенький, но он и всегда был старенький, если подумать. И я сказал: все, мне пора, мы будем тебе петь из радиоточки, любая незнакомая песня – это будем мы, не грусти, а когда Слоник умрет, помни, что у нас его двенадцать и он навсегда. И она сказала: только вы сделайте, пожалуйста, все, чтобы вы тоже были навсегда, иначе я себе не прощу. И я ответил: мы дадим тебе знак. И она спросила, какой знак. А я сказал: ты сразу поймешь. И я закричал, и было больно, и немножко уже лучше кричалось, может быть, потому что из головы вытекло немного крови, и она сказала, что все это больно, и я очень захотел ответить, что мне и так невыносимо, но я сказал из себя другое, я сказал спасибо тебе, спасибо тебе огромное.

А потом я набрал полные слепые легкие черного, как вода, речного воздуха, и закричал.