– Ты поступила правильно.

Я бы тоже ни за что его не покинула, что бы Мэтью там ни думал про свою душу. Если бы его могла спасти моя кровь, я бы ею воспользовалась.

– В самом деле? Никогда не была в этом уверена до конца. Филипп предоставил мне самой решать, вводить Мэтью в семью или нет. Мне уже случалось создавать вампиров, и Мэтью был не последний, но все равно выделялся. Я любила его и знала, что боги даровали мне случай стать матерью, воспитать его для новой жизни.

– Мэтью не оказал сопротивления? – не удержавшись, спросила я.

– Нет, он слишком страдал. Мы с Филиппом всем велели уйти, сказали, что приведем священника, и объяснили Мэтью, что можем подарить ему вечную жизнь, без страданий, без боли. После он рассказывал, что принял нас за Богоматерь с Иоанном Крестителем, которые сошли к нему, чтобы взять на небо, к жене и сыну. А когда я предложила ему свою кровь, он подумал, что это священник причащает его перед смертью.

В комнате было тихо, лишь трещали дрова в камине да я дышала тихонько. Так хотелось вызнать у Изабо подробности, но страшно было спросить – вдруг для вампиров эта тема слишком личная или слишком болезненная. Но она все рассказала сама.

– Он принял мою кровь так просто, словно был рожден для нее. Его, в отличие от многих людей, не пугали ее запах и вид. Я вскрыла зубами запястье, сказала, что моя кровь его исцелит, – и он стал пить без малейших признаков страха.

– А потом? – прошептала я.

– Потом было… трудно. Все новорожденные вампиры очень сильны и одержимы голодом, но с Мэтью справиться было почти невозможно. Его обуревала ярость – нам с Филиппом приходилось охотиться целыми сутками, чтобы насытить его. И физически он изменился больше, чем мы ожидали. Мы все после возрождения становимся выше, стройнее, сильнее – я в своем прежнем существовании была куда ниже ростом. Но Мэтью из тощего долговязого мужчины развился в поистине великолепное существо. Мой муж был крупнее нашего нового сына, но при первом же глотке моей крови тот стал ему достойным соперником.

Стараясь не ежиться при мысли о яростном, бунтующем Мэтью, я смотрела на его мать. «Вот чего он боялся, – поняла я. – Что пойму его подлинную сущность и почувствую отвращение».

– Как же вы его успокоили? – спросила я.

– Положившись на то, что Мэтью не будет убивать каждого встречного, Филипп взял его на охоту. Это захватило сына целиком, как телесно, так и духовно. Вскоре охота стала ему нужна больше, чем кровь, – хороший признак для молодого вампира. Это означает, что новичком движет не один только голод, что он вновь способен мыслить. Со временем и совесть в Мэтью пробудилась – он стал думать, прежде чем убивать. После этого мы боялись только тех черных полос, когда он вспоминал о своей потере и принимался охотиться на людей.