– Все готово, говорю. Будем садиться за стол? Время одиннадцать тридцать…

– Да-да, конечно, теть Вера.

Три свечи горели в высоких стаканах ровным, едва мерцающим пламенем, свет их дробился в гранях хрусталя. Со стены глядела улыбающаяся, счастливая Юлька, чуть ниже недоумевающее вскинувший брови Володька – совсем молодой еще, первокурсник – и Сергей Михайлович в военной форме, немногим постарше.

– Не сердись, Лешенька… – старая женщина виновато улыбнулась. – Пусть повисят. Новый год все-таки… пусть с нами побудут. А там я назад спрячу.

– Не надо извиняться, теть Вера. Не ты, я бы сам повесил.

Он помолчал.

– Только чего такая старая фотография, теть Вер? Солдатская еще…

Она ответила не сразу.

– Отчего? Да… не знаю, Леша. Когда был живой, одно… А сейчас как-то размылся облик последних лет, что ли. А вот таким, на фото, я его до последнего волоска отчего-то помню. Хотя уж сколько лет минуло.

Чекалов понимающе кивнул. Чего уж тут непонятного… Это на живой Юльке могли быть и волоски в интимных местах, пропущенные при бритье, и прыщики даже порой… Но не сейчас. Как там она сказала-то: «абсолютная идеализация»…

– Давай уже проводим старый год, теть Вера. Какой бы ни был, да прошел наконец, – он разлил по рюмкам прозрачную жидкость, две стопки прикрыл корочками черного хлеба. В одну же рюмку, на тонкой ножке, налил сухого вина из бутыли.

Той самой, «рекомендованной для детских дошкольных учреждений»

– Мне водки не надо, Леша, – Вера Николаевна вновь виновато улыбнулась. – А то еще реветь буду, оно кому интересно?

– Так это ж не водка, легкое вино, теть Вера. Тут еще осталось на пару тостов.

Он помолчал.

– Эту посудину Володька притащил. Тогда, в последний вечер. И до сих пор не допита.

Он чокнулся своей стопкой.

– Это чтобы не совсем как на поминках.

Сорок граммов сорокаградусной пробежали по пищеводу, разливаясь изнутри теплом.

– Ты кушай, кушай, Леша, – Вера Николаевна накладывала ему на тарелку салат. – Скажи… она что, замужняя?