От приятных мыслей отвлек звонок. Я привычно прислушалась к биению сердца, вздохнула, оделась и пошла открывать дверь. Не дождался. Сам прискакал. И к лучшему.

— Мара? — выпалил Стёпа с порога. Рассмотрел меня и отчего-то смутился. — Добрый вечер. А где?.. — и неожиданно, недоверчиво: — Ландыш?..

— Заходи, Стёп, — я отступила в коридор. — Выпьем чаю. Я помню, что обещала.

— Голос… — пробормотал он и глянул подозрительно.

— Да, голос мне не смогли изменить, это ты верно заметил, — я прошла на кухню и поставила на стол чистые кружки. — Меня зовут Элла, и я была наставницей Мары. А она… умерла. Пять лет назад.

Он молча сел и посмотрел требовательно. Я налила чаю, встала со своей кружкой у окна и заговорила. Рассказывать о том, о чем молчишь годами, и тяжело, и легко. Легко становилось после. Я говорила и примирялась. И выложила всё — как мы познакомились, как она училась и как умерла. И зачем.

— Она очень хотела жить, но проклятье было слишком сильно, и Мару не спасли бы и пятьдесят пять выпитых «углей». Я думаю, Ехидна нарочно так ее терзала — заставляла использовать запретную магию, толкала в отступники. А Мара предпочла умереть, но не становиться такой, как она. Для нас это важно, Стёп, — умереть человеком, а не спятившей тварью. Она передала мне всё — облик, память, часть личности, свой «уголь» и проклятье, чтобы я закончила дело. И я закончила, — я повернулась к нему и улыбнулась: — Пора прощаться.

— И мозги чистить? — он встал. Бледный после пережитого, но здоровый как никогда прежде. Я могу собой гордиться. — На что это похоже?

— На сон, — я поставила чашку на подоконник и размяла кисти рук. — Но, знаешь, ты и так спал слишком долго.

— В смысле? — Стёпа поднял брови.

— Пошли они в задницу, эти правила и принципы, — протянула я с удовольствием. — Пошло оно всё к черту! Ты будешь помнить каждую минуту этой авантюры. Капище, «рысей», перерожденную, Анатоля Михайловича, полет на метле… Воспоминания о вчерашней ночи могу подчистить, если хочешь — чтобы кошмары не мучали. Кстати, а покажи-ка спину.

Коллега хмыкнул, повернулся и задрал майку. Ни следа татуировки, ни капли тьмы. Отлично.

— А теперь сядь, — я пережала вену и вызвала Пламя — яркое, ослепительно белое. С редкими всполохами тьмы — остатками былой силы. Последние крупицы — для последнего дела.

— Зачем?

Нельзя лишать человека веры в чудеса и волшебство. Нельзя. Даже если они страшные. Я — творец его сказки, и только мне решать, быть ей или не быть. И плевать на законы и правила, я отдала им в этой жизни слишком много.