— Вас должны были предупредить, в кого мы превращаемся. И о том, что чем больше в крови силы — чем стариннее род, тем быстрее происходит вымерзание. Я вымерзла к шестидесяти годам. Моя дочь вымерзнет к сорока. А правнучка такой родится. И силы в нас будет всё больше, а человеческой души — всё меньше. Однажды вы обнаружите, что держите на поводке бесчувственного монстра. А ведь ничто не вечно. Любые привязи стираются и рвутся. Любые. Не рискуйте. Соглашайтесь.

Очередная долгая пауза и:

— Хорошо. Изменения внесем сейчас, но в силу они вступят только после выполнения заданий. Когда вернешь в капище амулеты, уберешь Ехидну, защитишь тайные знания, — и он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот.

Элла хрипло рассмеялась:

— О, нет! Не на этой бумаге. И не этой ручкой. Всё как встарь. Человеческая кожа вместо бумаги. Кровь для подписи и печати. Чин по чину, Павел Сергеевич. Я подожду. Я смогу дождаться, не сомневайтесь.

Начальник снова кивнул и быстро вышел. Наставница и ученица посмотрели друг на друга.

— Разочарована? — негромко спросила Элла. — Во мне? Да, я старая сумасшедшая ведьма, Мара, меркантильная и расчетливая. Не могу, понимаешь, проникнуться проблемами магического мира, когда мой род в опасности. И даже возможность мести Ехидне не цепляет. Везде ищу выгоду, — откинувшись на подушку, она закрыла глаза и улыбнулась: — А ведь я верила… В то, что выйду за рамки договора. И настою на своем. Всегда верила. Жила ради этого.

— И очень жаль, — отозвалась Мара неодобрительно и резковато. — Жаль, что ты не способна помочь… просто так, чтобы спасти. Это оживляет лучше любых договоров.

И она встала, открыла сумку и начала готовиться к ритуалу. Снадобья, артефакты, записи…

— Когда-то, — Элла задумчиво посмотрела на часы, — я была такой же, как ты. Молодой. Задорной. Доброй. Смешливой. Приходя с заданий, я рыдала навзрыд. От чужой боли. Оттого, чем занимаюсь. Я ненавидела свою силу, свою работу и при виде «пациента» давала слабину, жалела заранее. Даже матёрого маньяка. Живой же человек, полный боли…

Она с трудом дотянулась до тумбочки, глотнула из стакана воды и продолжила:

— А мама моя, тогда еще живая, обнимала меня, утешала и говорила: «Бери боли как можно больше, жалей как можно чаще, плачь как можно дольше. Так и выживешь». А потом появилась ты. Свежий ветер в нашем тухлом болоте. И я поймала себя на глупой вере — в то, что проклятье палачей обойдет меня стороной. Хорошая вера. Светлая. И злокачественная.

Мара молча внимала, сосредоточенно рисуя на полу символы. Жаль, с дочкой не попрощаться, во временную петлю себя не зашить, чтобы обнимать иногда…