– Нет, ну правда же! Парень молодой, крепкий, весь такой видный, при жалованье, при должности, собой целый сыщик – и холостой ходит! И куда только девчонки смотрят? Ты не сумлевайся, если что, ты только скажи, мы тебя враз оженим! Еще спасибо скажешь.

– Обязательно скажу, – с легким сердцем соврал Шан, которому вовсе не улыбалось жениться по воле здешних кумушек – даже по следственно-сыскной надобности.

– Вот! Мы сразу поняли, что ты – человек уважительный…

Уважительность Храмовой Собаки стала отличным поводом обсудить неуважительность нынешней молодежи вообще и соседской в частности. После чего Шану оставалось только задать пару-другую незначительных вопросов, и беседа покатилась в направлении соседей, их достоинств и недостатков, а также привычек, пристрастий и друзей. В особенности – друзей.

– А мне бы страшно было с такой семьей знакомство водить, – уверяла толстушка. – Ведь как ни крути, а порча в семье была.

– Чепуха какая, – бросила еще одна женщина, сухопарая, мосластая и крепкая, как мореное дерево. Сколько ей лет, Шан не мог бы определить даже приблизительно. Может, тридцать пять, а может, и на двадцать побольше.

– Нет, не порча! – азартно возразила “капуста”. – Бес там был. Или оборотень.

– Чепуха какая, – повторила сухопарая.

– В самом деле бес? – заинтересовался Шан.

Что-то история про беса ему смутно напоминала…

– Точно говорю! Такое у них в семье творилось, такое творилось! Мне матушка Пон сама рассказывала! – затараторила “капуста”, счастливая донельзя, что может поделиться не просто сплетней, а сведениями из первых рук. – Представляете, с ужина посуда повымыта, по местам расставлена, а утром все-все чашки-миски перебиты! И не просто вдребезги, а одна в одну перебитые составлены, как с вечера стояли. Или вот откроют сундук с платьем, а там все погнило и плесенью трачено.

Шан мысленно усмехнулся. Матушка Пон, значит. Ну-ну…

– В кадушке с квашеной редькой мышь дохлая невесть откуда взялась. И не в ней одной, а во всех припасах. А невестка то животом мается, то жар у нее, то голова болит.

– И что это, как не порча? – торжествующе возгласила толстушка.

– Так ведь молодой Пон и сам подумал, что сглазили жену. Испортили. Откуда вдруг такая болезнь неведомая? Он ее и к врачу водил, и в храм – а ему в один голос: нет там никакой неведомой болезни, и порчи тоже нет. Никто ее не сглазил. А что тогда остается? Если не порча, то бес в доме завелся. Или оборотень. А почему нет? Они ведь бесстыжие. И не просто пакость устроить, нет. Им ведь слаще нет, как до молодки какой добраться, они до разврата ой как охочи. Им бы не только напакостить, а еще и наблудить…