Я чуть не завыла в голос. Закусила губу и кивнула. Все же в «заморозке» есть масса преимуществ… И сосредоточилась на другом. Она холодная, ледяная, а внутри… Сущность, защитник, позвонок к позвонку, неизмененный. Мёртвый?.. Я обняла Маргариту Сергеевну, погладила, успокаивая, по спине, и защитник… шевельнулся. Тусклый, бледный, но живой. Не стал его менять, только силу как-то выкачал?.. Сущность, потянувшись, прижалась к моим ладоням узловатой спиной.

— Больно! — мать Валика дёрнулась, но теперь уже я вцепилась в её плечи.

Не я виновата, но я исправлю. Не написать, так… придумать. Восстановить. Пробовать хотя бы. Ведь бабушка же могла… менять, и почему бы мне не унаследовать эту особенность дара? «Героя» с «песцом» унаследовала же. И, про себя проговаривая детали образа Маргариты Степановны, в красках вспоминала её такой, какой помнила.

Защитник шевельнулся и начал… синеть. Это мой цвет, что ли?.. Она глухо вскрикнула и сползла по стенке. В обморок. Я села рядом на корточки, а защитник требовательно высунул голову из-под ворота платья и ткнулся мордой в мои ладони. Я зажмурилась. Наверно, однажды я к этому сюру привыкну, но пока… мне нехорошо.

— Васют, идём, — от непривычных ощущений отвлек хмурый голос Сайела. — Ты нужна, — и протянул мне руку.

Защитник разочарованно фыркнул и вернулся на место. Тускло-синим, но подвижным. И мать Валика открыла глаза. Мутные, больные — но разумные.

— Вася? — удивилась тихо. — Ты же Василиса? Как выросла, и не узнать…

Да, тринадцать лет — как с куста…

— Маргарита Сергеевна, вам нужно уйти, — я встала.

— Я о ней позабочусь, — рядом тенью возникла Ауша.

А я покосилась на нетерпеливого Сайела и поняла, что… очкую.

— Куда ты её?..

— К твоим родителям. Квартира под защитой, но у меня есть ключи.

Как многого я не знаю… Я ободряюще улыбнулась Маргарите Сергеевне и поплелась на кухню. Сайел сопел в спину и подталкивал вперёд. А у меня всё очнулось, да. И инстинкт самосохранения на кухню не хотел. Категорически. И не пошёл бы, но с таким провожатым попробуй взбрыкнуть… И в глаз дать кое-кому уже не хочется, даже по поводу…

На кухне всё было по-прежнему. Окно нараспашку, дым коромыслом, холод зверский и Владлен Матвеевич, сидящий на табуретке. И дядя Боря… не в себе. Он сидел на подоконнике, в гнезде из собственных записей, и раскачивался из стороны в сторону, что-то бурча. И дед мой двоюродный… тоже не в себе был. Не собой, вернее. Горел тусклой багровой звездой и на стол опирался левым локтем. Парализованным. Якобы.

Владлен Матвеевич обернулся, и по кухне поплыли багровые волны силы. Дядя Боря выругался и снова забормотал что-то себе под нос, раскачиваясь так, что ещё чуть-чуть — и выпадет из окна. В полночь, кстати.