Вот так и появились интеграторы – люди, способные переносить других людей в своих головах. Здесь, в лаборатории, мы между собой называли это жутью. Было действительно жутко. Даже сейчас я с трудом себе представляю, что значит быть интегратором. То есть я понимаю, как это работает с технической точки зрения. Но почувствовать не могу.

Террелл Уэльс:

Это прозвучит странно от человека, большую частью своей жизни проводящего внутри робота, но я по-настоящему ощутил, что живу в будущем, только тогда, когда впервые использовал интегратора. Их очень мало, поэтому НИЗ устраивают лотерею, и, если выпадает твое имя, ты получаешь возможность провести с интегратором целый день. Мне повезло, я подсоединился и впервые за много лет оказался в настоящем, полностью работоспособном, живом человеческом теле.

Знаете, что я сделал прежде всего? Пошел в Международный дом блинов и сожрал столько блинов и сосисок, что моего интегратора чуть не стошнило. А потом выпил ледяной пепси-колы. И закурил.

Ну… Вряд ли стоит рассказывать, что я сделал после этого. Не вполне уверен, что это законно.

Но самое жуткое, что, пока я вовсю отрывался в интеграторском теле, он все это время был со мной. И я спросил себя, а что этот парень делает, пока люди используют его? Ему не скучно? Я уверен, что почти каждый хаден, которому повезло снова оказаться в настоящем человеческом теле, делает то же, что делал я, – ест, пьет и занимается сексом. Если не считать последнего, остальные занятия довольно однообразны. К тому же, если я почти довел его до тошноты, запихивая в него всю эту еду, сразу становится интересно, насколько часто с ним такое проделывают. Наверняка кто-то уже выходил за рамки дозволенного.

Хотя, конечно, очень глубоко я обо всем этом тогда не задумывался. Часики тикали, а мне столько всего хотелось успеть за сеанс. Но вы правы – из всего, что случилось после появления синдрома Хаден, только это заставило меня воскликнуть: «Ух ты, а мир-то и правда стал совсем другим!»

Крис Кларк:

Ну, сказать по правде, моя-то жизнь не изменилась ни на йоту. Мне еще целых пять лет ждать того дня, когда я смогу подать прошение о досрочном освобождении.

Ирвинг Беннет:

Когда я ушел из журналистики и стал преподавать, то использовал синдром Хаден в качестве примера того, что рано или поздно все становится частью повседневности. Когда вирус только появился, он был главной мировой новостью. Все о нем знали. Все так или иначе соприкоснулись с ним. Но потом он стал просто… еще одной составляющей жизни, тем, с чем мы сталкивались изо дня в день. Обычным делом. Едва ли не банальностью. Отрезок между сенсацией века и новостью, не стоящей внимания, оказался на удивление коротким.